94 
Джек тоже ел с аппетитом. Ада перехватила одобрительный взгляд хозяйки и улыбнулась. Вдруг под столом что-то тронуло ее за коленку, так неожиданно, что девушка чуть не пролила борщ себе на грудь.
– Ой!
Из-под стола вылезла белоснежная, словно Умка, собака с черным носом и такими же глазами-угольками. Вышла, улыбнулась, обнажив крепкие зубы, и завиляла хвостом.
– Ах ты, попрошайка! Белка, а ну-ка из-за стола!
Собака не послушалась, села напротив гостя и в нетерпении забила по полу хвостом-пером.
– Откуда ты такая? – ласково спросил парень и почесал собаку за ухом. Белка лизнула его в руку и вдруг сорвалась с места.
– За дитенышем побежала, – недовольно произнесла Ирина. – Хвастушка ужасная. Всем гостям норовит показать свое сокровище.
– Да ну, хвастушка, – возразила Нюра с усмешкой. – Это она тебя наслушалась: «приблуда, принесла в подоле» да «куда девать это отродье?», вот и ищет сынку доброго хозяина.
И, уже обращаясь к гостям, пояснила:
– Нагуляла наша Белка щенка. А куда он нам? Вон живем как тесно! Ирина и ворчит каждый день, что превратится щенок в пса метрового. Грозится каждый день найти ему новых хозяев, а сама и не чешется выполнять угрозу.
– Да люди все недобрые попадаются, – отмахнулась Ирина. – Жалко-то животину в плохие руки отдавать. Пусть уж с нами пока живет.
В кухню вкатился смешной клубок на толстых лапах, который совершенно не был похож на мать окрасом: серый, мордочка и кончик хвоста – черные, будто их обмакнули в чернила. На лапках – белые «носочки». Толстопуз сел на пол, склонил голову набок, приподняв одно ухо-конвертик, и застучал хвостом-прутиком по линолеуму. Следом за щенком на кухню царственной походкой вошла Белка и села чуть поодаль, наблюдая, произвел ли ее сын на гостей должное впечатление.
– Ну, что я говорю? Мамаша сама хозяина своему отпрыску ищет! – довольно произнесла Нюра.
Джек наклонился, протянул ладонь, и щенок тут же ткнулся в нее влажным носом.
– Я возьму его, – объявил парень, сажая щенка себе на колени. Ада чуть борщом не подавилась:
– Ты охренел?!
– Выбирайте выражение при детях, дамочка! – строго отрезал он и так глянул на Аду, что у той пропало желание возмущаться.
– И как ты его собираешься в столицу везти?
– На твоей машине.
– Пешком пойдешь! – огрызнулась Ада, но, перехватив настороженный взгляд молодой хозяйки, прикусила язык. В самом деле, невежливо сейчас выяснять отношения.
– Вкусный борщ, – похвалила она и покосилась на взрослую собаку, наблюдавшую за гостьей с настороженностью.
– Добавочки? – подскочила Ирина. Но Ада отказалась.
А Нюра тем временем, убедившись, что мир восстановлен и, кажется, щенку найден хозяин, продолжила вспоминать.
Рассказывала она много, с лишними подробностями. Но все же главное – происхождение кукол – удалось узнать.
Бабка Нюры, Ульяна, на самом деле прислуживала в господском доме: была кормилицей дочки Петра Алексеевича Аси. Нюра поведала о том, что мать Аси умерла во время родов, а когда девочке исполнилось пятнадцать лет, отец привел в дом новую хозяйку – француженку Мари. Отношения между мачехой и падчерицей не сложились. И Ульяна совершила грех: отвела любимицу к местной знахарке Захарихе с тем, чтобы ведунья «развела» Мари и Петра Алексеевича. Но Ася, получив указания от Захарихи, что-то не так сделала в ритуальных действиях. Напутала от страху.
– Мари в смерти Петра Алексеевича да в своем несчастье – потере ребеночка – обвинила Асю, – рассказывала, макая в чай сушку, Нюра. – Вроде как, еще до трагедии, ходила к семейному склепу просить «благословления» у покойной матери Аси. Да увидела там свою куклу и поняла, в чем дело. После трагедии Мари немного не в себе стала, все горевала и о муже покойном, и о ребеночке неродившемся. Даже в отчаянии в реку бросилась. Ее Захариха спасла и приютила. Она же, знахарка, и поведала эту историю моей бабке Ульяне. Лечила ведунья иноземку, кормила. А Мари на своих куклах да жажде мести заклинилась: все лепила страшилищ да бормотала что-то себе под нос. У Захарихи какие-то травы таскала да в воск добавляла. Не знаю, правда или нет, сказываю со слов бабки: в народе болтали, что Мари всегда была ведьмой, но Захариха уж потом пояснила моей бабке, что болтали люди зря. Несчастная баба была та француженка, которая неожиданно обрела короткое счастье, да и то украли у нее. А слово, сказанное с ненавистью, может похлеще колдовства навредить.
94 
