114 
– Кассандра! – нараспев произнесла дочка Леона. – Папочка позволяет мне смотреть сериал, где вы играете. Только говорит, чтобы я отвернулась, когда вы целуете Джереми. Вы такая красивая! Я хочу быть такой, как вы. – Она робко коснулась золотистой руки Карен.
– Нет, это я хочу быть такой, как ты, – ответила с улыбкой Карен и ласково погладила черные жесткие косы девочки. – Потому что ты самая красивая девочка из всех, кого мне приходилось видеть.
Девчушка просияла от таких слов. А мальчик, более застенчивый, чем сестра, неожиданно выпалил:
– Мэм, я тоже хотел бы поцеловать вас, когда вырасту!
– Хорошо, а можно мне сейчас поцеловать тебя? Большие глаза мальчика стали совсем огромными от удивления. Он посмотрел на отца, словно спрашивая разрешения, и Леон улыбнулся:
– На твоем месте я бы не стал упускать такую возможность, сынок.
Карен нежно чмокнула малыша в упругую щечку. Дети лучезарно улыбались. Карен любовалась ими, наслаждалась их невинной радостью, но внезапно на ее глазах выступили слезы.
– Простите меня, я сейчас вернусь, – сдавленным голосом извинилась она и торопливо вышла из гостиной.
Я встревоженно посмотрела на Леона, попросила горничную принести детям мороженое и вышла следом за Карен.
Я нашла ее в бельевой рядом с кухней. Она рыдала, уткнувшись в стопку скатертей, украшенных монограммой Сван.
– На днях Леон пригласил меня поужинать с ним, но я отказалась, – объяснила она. – А теперь он привез детей, чтобы познакомить их со мной. Ты же понимаешь, что это значит!
– Это значит, что Леон Форрест настоящий джентльмен и сходит по тебе с ума.
– Но он не знает, что я беременна!
Я вздохнула и уселась на тяжелый дубовый сундук, в котором Сван хранила серебряные столовые приборы. На них была выгравирована только буква X, то есть Хардигри, но буквы С, то есть Сэмпле, не было. Мне всегда казалось, что это о многом говорило.
– По крови ты Нолан, – сказала я Карен. – Твой отец был морским пехотинцем и настоящим героем. И еще ты по крови Уэйд. Твой дедушка был самым известным на Юге резчиком по камню. Я верю, что он был хорошим человеком, просто так сложились обстоятельства. И ты по крови Дав. Твоя бабушка пережила страшные унижения и несправедливость, но сохранила чувство собственного достоинства. – Я перевела дыхание. – Кроме того, в твоих жилах течет кровь Хардигри. А это значит… – Карен посмотрела на меня так, словно ожидала худшего. – Это значит, что ты не можешь больше прятать это от меня. – Я протянула руку и достала из-под ворота ее мягкого голубого свитера тонкую цепочку с подвеской Хардигри.
Карен судорожно глотнула:
– Бабушка дала мне ее, когда я была подростком. Но я отказывалась носить это украшение… до недавнего времени.
– Ты Хардигри, – повторила я спокойно, – а это означает, что мы всегда будем помогать друг другу.
Потому что это самая лучшая из всех традиций нашей семьи.
Карен взяла меня за руку.
– Иными словами, я должна сказать Леону правду и смириться с тем, что из этого выйдет?
– Ты можешь смириться или нет, – сказала я с усталой улыбкой, – но никогда не забывай о том, кто ты. И о том, что у тебя есть семья, которая всегда будет гордиться тобой.
– Я обязательно скажу ему – потом, когда его детей не будет рядом. Я все-таки попытаю счастья.
Когда мы выходили из бельевой, Карен остановила меня:
– А ты гордишься тем, что ты Хардигри?
Никогда раньше никто не задавал мне этого вопроса. Я молчала, не зная, что ответить. Я стыдилась своего наследства и гордилась им; я любила свою семью и сожалела, что она именно такая.
– Не знаю, хватит ли мне сил, чтобы жить с этим именем, – сказала я.
– Мужчина не должен стоять снаружи, когда пиво внутри, – заявил Леон и подтолкнул Эли к ржавой двери бара «Каменоломня».
– Внутри я уже побывал. Я заходил узнать, не захочет ли кто-нибудь мне что-нибудь рассказать. Желающих не нашлось. Не знаю, захочется ли мне выпить в этом заведении.
– Не думай, что парни что-то скрывают от тебя. Они просто ничего не знают.
– Мои водолазы обшаривают дно озера уже несколько дней. Они ничего не нашли. – Эли удрученно махнул рукой. – В воде ничего, в земле ничего – и люди молчат. Ни единой зацепки. Моя сестра сидит дома и рыдает, каждую ночь звонит мужу, а мать окаменела от горя.
– Брось, зайдем выпьем. Ты не можешь быть таким суеверным.
Эли закусил губу. «Какие уж тут суеверия», – подумал он, но все же вошел вместе с Леоном. Они сели у стойки.
114 
