55 
Грейс отвернулась, скрывая улыбку.
— Какого черта? Что ты несешь! — возмутилась старуха. — Мисс Эверсли, почему вы отвернулись к окну? Может, вы мне расскажете, что тут болтает мой внук?
Грейс повернулась, прикрывая рот рукой.
— Я даже не представляю себе.
Глаза герцогини недоверчиво сузились.
— Думаю, вы знаете.
— Уверяю вас, — возразила Грейс. — Мне нечего сказать. Вашего внука трудно понять, никогда не знаешь, что он имеет в виду.
— Никогда? — отозвался Джек. — Вы судите слишком поспешно. Мы едва знакомы.
— А кажется, что довольно давно, — заметила Грейс.
— Интересно, — задумчиво пробурчал Джек, — почему у меня такое ощущение, будто меня только что оскорбили?
— Если бы тебя оскорбили, ты бы не сомневался, а знал точно, — отрезала герцогиня.
Грейс удивленно повернулась к ней:
— Вчера вы говорили иначе.
— А что она говорила вчера? — поинтересовался мистер Одли.
— Он один из Кавендишей, — непререкаемым тоном изрекла герцогиня, считая, что этим все сказано. — Мы другие, — снисходительно добавила она, не доверяя, по-видимому, умению Грейс строить логические умозаключения.
— Общие правила здесь неприменимы, — пожал плечами Джек и подмигнул Грейс, когда герцогиня отвернулась. — Так что же ее светлость говорила вчера? — повторил он свой вопрос.
Грейс сомневалась, что сумеет в точности передать слова герцогини, вдобавок вчерашний разговор оставил у нее неприятное чувство, но было бы невежливо дважды уклониться от ответа.
— Мадам говорила, что оскорбление — тонкое искусство, доступное лишь немногим, и высшее мастерство в том, чтобы не дать жертве почувствовать себя оскорбленной. — Она покосилась на герцогиню, ожидая, что та захочет ее поправить.
— Жертве не дано оценить красоту игры, — ехидно заметила герцогиня.
— Значит, тот, кто оскорбляет, наслаждается своим триумфом в одиночестве? — спросила Грейс.
— Ну, разумеется. А если даже стрела достигла цели, какая разница? — Герцогиня презрительно фыркнула и принялась за завтрак. — Мне не нравится этот бекон, — громко пожаловалась она.
— Вы всегда ведете такие замысловатые разговоры? — поинтересовался Джек.
— Нет, — честно призналась Грейс. — Последние два дня все идет не так, как обычно.
Никто не пожелал что-то к этому добавить. Возможно, потому что никому не хотелось нарушать молчание. Наконец Джек повернулся к герцогине и произнес:
— А я нахожу бекон превосходным.
Герцогиня оставила эту реплику без внимания, обратившись к компаньонке:
— Уиндем вернулся?
— Кажется, нет, — отозвалась Грейс и перевела взгляд на лакея: — Грэм?
— Нет, мисс, его светлость не возвращался.
Старуха недовольно поджала губы:
— Весьма безрассудно с его стороны.
— Еще довольно рано, — заметила Грейс.
— Он не предупредил, что не придет ночевать.
— А обычно герцог получает дозволение бабушки, если ему случается ночевать вне дома? — пробормотал Джек, несомненно, из чистого озорства.
Мисс Эверсли раздраженно поморщилась, но промолчала. Джек обворожительно улыбнулся в ответ. Ему определенно нравилось поддразнивать Грейс. Она это понимала и нисколько не сердилась, ведь этот несносный человек вышучивал и задирал всех без исключения.
Грейс повернулась к герцогине:
— Не сомневаюсь, его светлость скоро вернется.
Старуха все так же хмуро качнула головой.
— Я надеялась, что он будет здесь, чтобы мы могли поговорить начистоту. Но, полагаю, нам придется обойтись без него.
— Вы думаете, это будет разумно? — выпалила Грейс и тотчас прикусила язык. Ответ последовал незамедлительно: герцогиня смерила дерзкую компаньонку испепеляющим взглядом. И все же Грейс не жалела, что вызвала гнев госпожи. Было бы неправильно принимать важные решения в отсутствие Томаса.
— Лакей! — грозно рявкнула герцогиня. — Оставьте нас и закройте за собой дверь. — Когда слуги покинули комнату, старуха повернулась к Джеку и объявила: — Я хорошенько все обдумала.
— Я действительно думаю, что нам следует дождаться герцога, — вмешалась Грейс. В ее голосе слышались панические нотки. Она и сама не могла бы объяснить, почему так яростно защищает Уиндема. Возможно потому, что в последние пять лет жизнь в замке казалась ей сносной лишь благодаря Томасу, он единственный скрашивал ее унылое существование. И если Грейс еще не забыла, как звучит ее собственный смех, то этим она была обязана ему одному.
55 
