– У тебя железная логика, Григорьич.
– Да, логика есть – зубов нету, – мгновенно ответил он. – И долго плутал ты, пожалуй, месяцев пять.
– Не угадал. Всего три недели…
– Это ты милиционеру скажешь, три. Волосы-то у тебя темные и только концы на солнце выгорели. Значит, на четверть отросли без света.
– Сейчас так модно, я концы обесцветил.
– Чем обесцвечивал-то?
– Перекисью.
– А, тогда конечно, – будто бы удовлетворенный моим сообщением, старичок замолчал.
– На улице сейчас темно? – спросил я.
– Да уж первый час, пора спать ложиться. Больница хоть и поселковая, а соблюдать режим надо. Я ведь завтра домой! Доктор здесь строгий. Обычно за нарушение режима выписывают, тут наоборот… А я так по дому соскучился.
– Тогда выключай свет и ложись.
– И то верно. – Он простучал пятками и щелкнул выключателем. – Сплю я крепко, ничего не слышу, так что… А пещера есть, длинная, со всякими ходами. Ее только местные знают, и то не всякий… Зайти можно от истока речки Березовой. Значит, автобусом до Вижая, а там пешочком верст тридцать будет. Думаю, туда тебя занесло, а куда еще? В нее ведь попадешь, так можно не то что пять, и десять месяцев блукать. Один раз я залез – мать родная!
Не договорил и заскрипел сеткой кровати.
– Спасибо, Григорьич.
Стянуть повязку с головы не удалось, глаза замотали профессионально, пропустив бинт под волосами. Я нашел узелок, раздергал его и раскрутил повязку, под которой оказалась еще и бумага, вероятно, светонепроницаемая.
И разлепил веки.
Прежней нестерпимой боли я не ощутил, хотя глазницы начинало ломить от легкого движения глаз, полос и черных зигзагов тоже не было – окружающий мир оказался залитым молочными, непроглядными сумерками, в котором я не увидел даже своих рук, поднесенных к лицу. Проморгался, протер глаза – бесполезно…
Подождав, когда дедок засопит, я встал на ноги, сделал два шага – вроде, ничего, даже не качает, только суставы скрипят. Нащупал перед собой тумбочку, за которой оказалось окно – обыкновенное, деревенское, с выставленной зимней рамой и услышал за стеклом шелест листвы.
Все-таки была весна…
Значит, я пробыл все это время в копях. Как в детстве, когда ушел на Божье озеро всего на несколько часов, а вернулся на третьи сутки…
Нет, я допускал, что такое возможно, поскольку уже во второй раз испытывал этот мощнейший сбой во времени; другое дело, в тот момент, как и в возрасте шести лет, не мог объяснить, как и почему произошло его замедление. Ни себе, ни окружающим. Что это, особое состояние материи в зонах глубинных разломов? Иное положение солнца относительно каких-то определенных точек на Земле или какое-то необычное, аномальное явление?
Почему-то ведь кажется, что над Манарагой в полдень солнце входит в зенит, будто на экваторе? И отчего только из единственной точки можно наблюдать потрясающий восход солнца и открывающийся в это время космос?
Потом, когда я начал «собирать» и рисовать карту Путей и Перекрестков, часто вспоминал это свое напуганное состояние и рой противоречивых, сумбурных мыслей, которые и дали первый толчок. Именно там, в больнице, после пробуждения (а я до сих пор уверен, что спал и не терял сознания), и возникла догадка о существовании Путей, которые мы когда-то ходили искать с дедом и долго ждали Гоя на Змеиной Горке.
И там же, в больнице, вспомнил о Тропе Трояна и о «вечах» его, упоминаемых в «Слове о Полку Игореве». Текста я не знал наизусть, и будучи слепым, «увидел» его в своем воображении и прочитал дословно нужные места. (Потом проверял, оказалось точно.) Вещий Бонн, певец старого времени, ходил по этим Путям, «свивая славы оба полы сего времени, рища в тропу Трояню черес поля на горы».
Две полы времени! (Полы – нижняя кромка плаща, одеяния, касающаяся пола или земли и обязательно распашного, иначе будет подол). Две части одного целого, но не половины, как день и ночь в сутках, как два крыла у птицы! Одно для тех, кто стоит на Путях и находится в другом измерении, второе – кто их не ведает и живет по текущему времени, по часам, дням, временам года. И потому «Были вечи Трояни, минула лета Ярославля…»
Меня настолько захватили эти мысли, что не заметил, как началось утро, и мало того, не засек момента, когда восстановилось зрение.
Спохватился, увидев багровый восход за окном и понял, что вижу давно, как только начало светать. Правда, мир еще казался мутным и колеблющимся, словно виделся через чужие сильные очки, но уже виделся!