36 
Ничто не говорило, что не так уж далеко отсюда — Зона…
Поглазев на продавцов, я пошарил в карманах и купил поллитровую бутылку медовухи с полусодранной этикеткой от «кока-колы». Потом прошелся обратно к бабкам. Купил пирожок. Съел.
Ко мне никто не подходил.
Велоцираптор сказал, что ко мне подойдет человек и все объяснит, а потом переправит, куда нужно. И где он, простите?
— Ё пейперз, плиз, — сказали за спиной.
Я повернулся — так и есть, мент. Я его упустил из виду, пока высматривал проводника, а мент тут как тут. И верно, по перрону шляется негр, отчего же не спросить у него документы.
— Вот, — сказал я, подавая паспорт.
— По-русски говорим, стало быть, — уточнил милиционер, не торопясь раскрыть книжицу.
— Я — русский.
— Я на всякий случай. — Милиционер мельком взглянул внутрь паспорта и вернул его мне. — Велоцираптор сказал, что встречать надо чернож… э-э… ну, тут, короче, приезжают иногда туристы, или ученые, или из администрации кто… Чтоб не спутать, в общем.
Я понимающе кивнул.
— Пошли, у меня тут за углом машина стоит, — сказал милиционер. Я вскинул на плечо спортивную сумку, милиционер посмотрел на нее и добавил:
— А медовуху выкинь. С непривычки дристать будешь, Константин.
Глава одиннадцатая
У попа была базука, он ее любил
…Итак, в левый висок чуть повыше уха уткнулось что-то холодное и железное.
Красивый баритон спросил:
— Иисус или Сатана?
— Иисус, — осторожно сказал я, потому что понял, в чем тут дело.
Сам я никогда не видел этого человека, но очень много о нем слышал. Хотя искренне полагал, что это уж точно легенда Зоны — в отличие от Болотного Доктора или Черного Сталкера.
— Медленно встань. Руки вверх. Поворачивайся, — велели мне. Истории о православном священнике, который в свое время отказался эвакуироваться и остался в Зоне проповедовать и избавлять мир от нечисти, ходили в сталкерской среде давно. Детали разнились: то святой отец проживал в районе Монолита, то — возле самого Периметра. То он приходил на помощь страждущим и жаждущим, то, напротив, со словами: «Отправляйся в ад!», умерщвлял их разными жуткими способами. Тот же Муха в свое время божился, что однажды ночью священник вышел к его костру, посидел, съел пару галет, запил чаем и ушел, поблагодарив и рассказав некую библейскую поучительную историю. Мухе верили; с другой стороны, где доказательства, что это был именно тот священник, да и вообще священник, а не какой-нибудь рехнувшийся сталкер? А то и зомби из тех, у кого в черепке кое-что осталось догнивать…
И вот доказательство стояло передо мной, когда я обернулся с поднятыми руками. Священник был бородат, одет в рясу, истрепанную внизу так, что она превратилась в сплошную бахрому. Из-под рясы торчали грязные и мозолистые босые ноги, на груди висел огромный серебряный крест, а в руках священник держал ручной автоматический гранатомет «Валар». Им он мне в висок и тыкал. Интересно, что от меня осталось бы, стрельни он в упор?! Да и от него тоже… Так что стрелять поп явно не собирался.
Я перевел дух.
— Отец Дормидонт, — представился священник.
— К-константин… — сказал я.
— Отчего черен, аки демон?! — подозрительно спросил отец Дормидонт.
— Уродился, — сказал я.
— Негр, стало быть, — заключил священник. — Ничего, негр — он есть божья тварь, и душа в нем тоже имеется… Не хвали человека за красоту его и не имей отвращения к человеку за наружность его. Опускай руки, Константин.
Я опустил.
— Отец Дормидонт, может, уйдем с рельсов-то, — предложил я осторожно. — Увидят же.
— Карлы-то богомерзкие? Не увидят. Молитва у них, — добродушно сказал священник, вешая на плечо «Валар».
— Молитва?!
— Хотя отойдем, в самом деле… Видишь ли, Константин, — начал отец Дормидонт, спускаясь впереди меня с насыпи, — ты в бога-то веруешь?
— Относительно, — соврал я, потому что в бога не верил.
— Относительно… Но молишься ведь, поди? Когда припрет?
— Молюсь, — признался я и на сей раз не врал. Да и кто не молится, когда припрет? Это потом, когда все миновало, думаешь: да ну, до меня ли господу? Занят небось. Так, само получилось. Повезло, короче.
— Потому как душа в тебе есть. А у них, карлов богомерзких, — нету. Так что молись, не молись — смысла никакого, отвратил от них господь лицо свое, потому что — порождение они нечистого.
36 
