103 
Отец тут же послал за лекарем, и лихорадка благодаря его усилиям унялась, но все равно родители приняли решение не брать меня с собой в Алеар, а оставить дома на попечение слуг и Ренарда. Новый повод для обиды. Когда я стояла на лестнице и смотрела, как они отдают последние распоряжения, а Ален, безумно гордый тем, что увидит императора, еще и подначивал меня. Я снова обиделась и убежала к себе в комнату, расплакавшись. А мама… она поднялась ко мне, обняла и поцеловала. Она была такая красивая в черном дорожном платье и с ярко-рыжими волосами, уложенными в изысканную прическу, которую почти скрывала элегантная шляпка с короткой вуалью. Следом за ней поднялся и отец, он тоже не стал ругаться, хотя вид у него был довольно суровый… В этот вечер я видела их в последний раз.
А ночью… в наш дом забрался Брайс, чтобы ограбить, и буквально остолбенел, когда увидел меня. Еще бы, залезть в считавшийся пустым дом богатеев и внезапно обнаружить, что в нем остался кто-то из хозяев, пусть и малолетняя девчонка. И пока он пребывал в ступоре и смотрел на меня, как на призрак или выходца из бездны, очнулась я и, схватив со столика подсвечник, подбежала к нему и что было сил ударила по голове. Несмотря на то что я была все еще слаба после болезни, удар оказался весьма удачным. Брайс рухнул как подкошенный, но я отчего-то не стала звать слуг на помощь, а просто связала кэпа поясом от халата и села рядом. Он очнулся через пару часов и очень удивился. А потом мы поговорили…
Не знаю, почему я так повела себя в ту ночь, почему развязала и отпустила Брайса? Возможно, сыграло свою роль упрямство и осознание того, что поступаю противозаконно, а может, я уже тогда поняла, что надо делать так, как подсказывает сердце, и это правильно. Впрочем, какая разница? Я рада, что поступила так, а не иначе…
На следующий день мне стало намного лучше, ушли все симптомы болезни. Но не успела я спуститься к завтраку, как появились стражи с известием о несчастье, а несколько часов спустя принесли Алена…
Опять я вспоминаю то, о чем старалась не думать. Надо решать проблемы по мере их поступления, а я загоняю себя в клетку прошлого. Это неправильно и ведет в никуда. Нельзя жить прошлым – только настоящим и думать о будущем. А в настоящем у меня проблема в виде Сефера, и если я не разрешу ее, то не будет и будущего.
Невзирая на грусть, навеянную воспоминаниями, я озорно улыбнулась, быстро посмотрев на себя. Вот тому веселье, кто страдает бессонницей и в качестве панацеи прогуливается по нашему району! Хихикнула, представив картинку: идет себе человек, звезды считает в тщетных попытках уснуть, поднимает голову, а там – обнаженная дева у окна.
Однако стояние голышом перед окном немного отвлекло меня от мыслей о Сефере – и в этом заключался положительный момент. И хотя мерзавец отказывался окончательно покидать мою голову, немного подумав, я поняла: он тоже мучается от неудовлетворенного желания. А то, что желание у него достигло наивысшей точки, я хорошенько прочувствовала в переулке.
Повеселилась еще минутку и погрустнела, когда осознала и другую вещь. В отличие от меня, ему не надо ворочаться в кровати и комкать одеяло, пытаясь найти подходящую позу для сна. Он просто дойдет до заведения мадам Клео, а там к его услугам будут девочки любой внешности. И стало совсем тяжело. Резко задернув штору, чтобы встающее солнце не мешало мне поспать оставшиеся несколько часов, я упала на кровать, натянула подушку на голову и, соорудив из одеяла кокон, упрямо сомкнула веки. Спать, мне нужно спать! Последней мыслью, перед тем как Селена разрешила мне скользнуть на одну из подвластных ей граней, была надежда, что Марк тоже мучается и вовсе не пошел в бордель снимать напряжение. Что сказать? Лучше бы не засыпала, ибо приснилось мне нечто странное.
Мерцали тысячи свечей, покалывая неплотно закрытые глаза отблесками искр, а воздух был наполнен мириадами ароматов. Каждый из них ласково касался рецепторов, обволакивал и кружил голову. Чувство полного расслабления, невыносимой неги и страсти. Воздух просто звенел от желания и непонятного ритма.
Странная незнакомая музыка была так похожа на тончайшие переливы хрустальных колокольчиков, которым вторили чувственные гитарные напевы. А может, то была и не гитара, но точно – что-то из струнных инструментов. Каждая нота выворачивала душу наизнанку, причем с такой силой, что дыхание пропадало, и казалось, будто она танцевала на обнаженных нервах, словно змея, которую гипнотизирует умелый заклинатель. И не хотелось ничего. Ни думать, ни чувствовать, ни мечтать. Только следовать странной мелодии, туманящей разум, и вдыхать невероятно сладостный запах, настолько приторный, что я тонула в нем. Веки казались такими тяжелыми, что полностью открыть глаза не было ни сил, ни желания, а тело стало чувствительным до ужаса.
103 
