12 
— Дина шутит, — тихо сказал Шельга. — Мы вполне здоровы.
— Вот и я смотрю — шутливая у вас подружка… Вон пост.
Шельга молча протянул мне руку — помог слезть с лошади. Сказал мужику:
— Идите.
— А вы? — спросил тот, счастливо засуетившись. — Вы что же, не пойдете?
— Пойдем. Но сначала вы предупредите.
— Он их предупредит! — сказала я, глядя на чесавшего от нас мужика с лошадью. — Он им такого наговорит! Слушайте, а когда мы обратно?
— Не знаю, — сказал Шельга.
А я знала. Он жмурился и отворачивал от меня свою твердую морду. Этот, с позволения сказать, херой, мечтал меня сплавить. Со всеми моими нравами и потрохами. Ну-ну, сказала я. Попытайтесь. Я теперь на вас, Шельга, села и ножки свесила.
Мужик уже вовсю на посту руками размахивает. Пост… Ну что там. Будка. Военный грузовик-броневик. И четыре рожи, на нас таращившиеся.
— Идемте, Дина.
Шельга делает шаг вперед и… И я не сразу понимаю, что линия пыльных фонтанчиков у его ног — очередь. Я даже не испугалась. Я смотрела в это время на Шельгу и видела, как он оторопел.
— Оружие на землю! — заорал громкоговоритель. — Оружие — на землю!
Не люблю я, когда на меня орут.
— Женщина! Оружие на землю!
— Дина…
Да подавитесь вы! Бросила я им автомат. Тем более, что нет там больше патронов. А эти орут-надрываются:
— Отойти на пять метров! На пять метров отойти!
Спасибо, рук не заставили поднять. Ну попятились мы с Шельгой… На пять, не на пять… Тот, я вижу, уже взбодрился: нравится, видать, когда все параграфы устава или чего там у них еще выполняются.
А потом эти субчики вот что проделали: залезли в свою бронированную и на нас потихоньку двинулись. Едут, значит, и вещают:
— В целях предотвращения распространения инфекции вы сейчас пройдете дезинфекцию!
Стихами кроют.
— Мы просим вас соблюдать полное спокойствие, не препятствовать осмотру наших специалистов…
Во! Да они нас, и, правда, за какую-то заразу принимают! Ну идиоты! И тут меня стукнуло — это кто идиот-то? Я же ведь первая идиотка и есть! Это, значит, меня сейчас сгребут, дезинфицируют, обследуют, может, куда запрут… А Быков? А воля-свобода? На фиг-на фиг такой график!
И я с лету ринулась в леса. Ох, мама, подарила ты мне субтильное сложение и быстрые ноги! И благодарна я буду тебе за то по гроб жизни, потому что словить меня в ту пробежку никто не смог.
Хотя, может, никто и не пытался.
В общем, удрала. Удрала, вылезла из этого деруна-лесочка, села на обочине и призадумалась. Удрать-то я удрала. А дальше что? Ой, врешь, не дальше что, а дальше — с кем? Избаловалась, в одиночку уже ходули не ходят. А бедолагу Шельгу они явно сцапали… Во психи, а?
И тут меня скрутило.
Перво-наперво стало не хватать воздуха — словно на грудь кто-то давил, не давая подыматься. Я испугалась. Я всю жизнь была здорова, как бельгийская телка, а сейчас валялась на обочине, зажимала дико трепыхавшееся сердце и уговаривала:
— Ну, чего ты, а? Ну хватит, а?..
В таком виде меня обрел возвращавшийся Шельга. Этот действовал безо всяких уговоров — сунул мне чего-то в пасть, положил под голову сумку, да еще оттянув ворот свитера, ляпнул на грудь что-то влажно-теплое…
И я быстренько пришла в норму. И обнаружила, что здоровье мое по-прежнему непоколебимо, Шельга по-прежнему со мной и жизнь по-прежнему прекрасна. Гаркнула:
— Приветствую помешанно-зараженных сограждан!
Шельга заметно вздрогнул.
— Отлегло?
— Ну. Возьмите от меня… энто мокрое. Что вы мне приклеили?
— Платок из термоса намочил.
Я оттянула прилипший свитер.
— А как вы удрали?
— Я не удрал, — поправил Шельга, — я ушел.
— И вас отпустили?
— Сначала — нет, а потом…
Он замолчал, рассеяно подкидывая платок.
— Ясно, — сказала я, — военная тайна. Да бросьте вы платок! Что вам новенького сказали?
Шельга уставился на платок, точно видел его впервые.
— Новое… — сказал медленно, — да, интересное новое…
И сунул мокрый платок в карман.
Шельга двигался по своим только ему известным делам, ну и я, естественно, с ним.
Пришли мы на Центральную. Ну да, на ту, по которой раньше демонстрации шествовали. Где Ленин показывал в одну сторону, а народ шагал в другую.
12 
