63 
– Да! – закричала я.
– Нет, – прошипел Антонио, и я, изловчившись, в отчаянии укусила его в плечо. Не больно, потому что преградой послужил толстый свитер, в который был одет он.
– Вот видите, сеньор! – обрадованно закричал муж, которому эта моя выходка и в самом деле пришлась на руку. – Давайте документы, мы уходим.
– Сеньор, я могу вызвать врача… Чтобы помочь вашей жене…
Ишь как заговорил сейчас! А раньше, раньше почему не хотел помочь мне? Это он позвонил моему мужу? Но как, как? Я зло зыркнула на предателя-полицейского, но он не заметил моего взгляда, потому что в этот момент, ожидая ответа, таращился на Антонио.
– Нет, спасибо, нам не нужна помощь. Мы едем домой, – отрывисто и жестко сказал муж и, крепко обняв меня за плечи, повел из комиссарии. Я больше не брыкалась и не вырывалась, поняв тщетность своих попыток, и только лишь в дверях оглянулась и внятно сказала полицейскому:
– Я не сумасшедшая.
– Извините, сеньора, – виновато развел руками он. – Не могу ничего сделать, документ официальный. Ваша жизнь – частная.
Я больше ничего не стала говорить, и так все ясно. Этот полицейский, погрязший в бюрократии, мне не помощник. И от его сочувственного взгляда стало лишь тошно.
В машине за всю дорогу я не произнесла ни слова. Мыслей не было, голову будто заволакивал туман. Полная апатия ко всему происходящему. Что будет потом, когда мы вернемся в дом, что будет со мной вообще – мне как-то враз стало все равно. Антонио тоже молчал, и его молчание было куда красноречивей крика, оскорблений, злобного шипения. Но мне было «параллельно», как выразилась бы Верка, злится он, не злится. Инстинкт самосохранения, видимо, так перетрудился за минувшую ночь, что сейчас попросту сдал позиции. Уснул. Умер. И без него, без его работы мне и правда стало безразлично, что там маячит впереди.
Ни слова я не вымолвила и тогда, когда Антонио, крепко взяв меня за руку, ввел в ненавистный мне дом.
– Ты сделаль очень плохо, кариньо, – сказал он мне на русском и, все так же держа за руку, повел наверх.
– Ты должен просить прощения у меня, потому что я очень был нервный. Искал тебя, да.
Я и на этот раз проигнорировала его реплику. Мы поднялись на второй этаж, и Антонио завел меня в первую из гостевых комнат.
– Ты будешь здесь, Даш-ша, это твоя новая комната. Думай. Я жду твоих извинений.
С этими словами он вышел и запер за собой дверь. Я вздрогнула от этого звука поворачивающегося в замке ключа, словно сейчас за мной захлопнулась не деревянная дверь комнаты, а тяжелая металлическая дверь тюремной камеры. Понятно, зачем привел сюда: в моей комнате замка не было, в этой – был.
До обеда я просидела на придвинутом к подоконнику столе, тупо уставившись в окно. Мыслей не было. В душе – вакуум. Полная апатия. Я не отреагировала даже, когда вновь услышала скрежет ключа в замке, продолжая упорно рассматривать ветку неизвестного мне дерева с остатками словно пергаментных, темно-коричневых листьев.
– Даш-ша, я принес тебе обед, – сказал Антонио, подходя ко мне и ставя рядом со мной на стол поднос. Я равнодушно покосилась на подношение и подтянула ноги ближе к себе, будто желая отстраниться и от Антонио, и от принесенной им еды.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он меня на испанском.
Я сделала вид, что не поняла. Тогда Антонио перешел на русский:
– Плохо, кариньо. Я жду твое «извини». Ты сделаль очень, очень плохо. Я волновался, да. Где ты быль? Сеньор полицейский позвонил мне утром. Где ты быль ночью? Даш-ша?
Мое молчание вместо ответа. Антонио, разозлившись, подошел ко мне вплотную и, вытаращив глаза, тихо-тихо, но довольно внятно прошипел мне на испанском:
– Ты не уйдешь опять. Не уйдешь. Я тебя найду везде. Это очень просто. Ты – сумасшедшая. И достаточно моего заявления в комиссарию о том, что ты потерялась, как тебя начнут искать. С тем документом, что у меня есть, мне не нужно ждать сорок восемь часов. Тебя начнут искать, как только я заявлю о твоей пропаже. Потому что ты сумасшедшая, сумасшедшая!
– Я не сумасшедшая! – сорвалась я, хотя собиралась и дальше хранить каменное молчание. Но сорвалась из-за того, что поняла, почему Антонио так быстро нашел меня. Просто, обнаружив мое бегство, он без промедлений подал заявление в местную комиссарию, предъявив документ о моем мнимом психическом расстройстве. А полицейский в барселонской комиссарии, набрав на компьютере мою фамилию, увидел сообщение о моем розыске. Дура, а я-то ведь всерьез поверила, что он отправился звонить в посольство! То-то «конторный» толстяк стал так со мной ласков и внимателен, даже кофе пожертвовал. Посольство – предлог, на самом деле он звонил Антонио сообщить, что его «сумасшедшая» женушка обнаружилась.
63 
