40 
— Ну ты юморист, — заметила она.
Их дискуссию прервал Петер.
— Пошли плавать, — потребовал юный спортсмен.
— Не сейчас, Петер, — спокойно ответил Вилли.
— Хочу сейчас! — Мальчик лег на песок и стал колотить пятками, изображая истерику.
Отец, не обращая внимания на его поведение, сгреб сына в объятия и понес к машине.
— С ним я справлюсь. А если нет, то... ужасно видеть, как такие штучки вытворяет парень лет шестнадцати.
— Ты прав, надо отучить его от такого поведения уже в этом возрасте, — согласилась Гизела.
— Будь добра, передай мне с заднего сиденья сухую одежду мальчика, — попросил Вилли. Вдвоем они слаженно переодели Петера во все сухое. — Жаль, что я не позаботился о запасной одежде и для себя.
— Да, жаль. Я с огромным наслаждением переодела бы тебя на заднем сиденье.
Вилли вздернул голову, как охотничья собака при виде дичи.
— Не могу сказать, что эта идея мне неприятна.
— Хорошо еще, что это только идея. Если бы она перешла в практическую плоскость, пришлось бы мне с боем прорываться из этой машины наружу.
— Ты смогла бы сбежать с поля боя, только если бы я позволил тебе сделать это.
— Ну и как ты смог бы задержать меня?
— Предпринял бы кое-что.
Этот диалог, состоящий из полунамеков, заставил ее пульс биться учащенно.
— Давай закончим нашу странную беседу. Пожалуй, пора отвезти Петера домой. Уже поздно.
— Ты коварная девушка. Почувствовала свое неминуемое поражение в споре и прибегла к запрещенному приему. Конечно, моя любовь к сыну заставит меня забыть обо всем.
— У него глаза просто слипаются.
При этих словах мальчик упрямо постарался поднять голову, чтобы показать, что он вовсе не сонный.
— Ты знаешь, по упрямству он заткнет за пояс осла и мула, вместе взятых. Когда он был совсем крошечным и долго орал, не желая засыпать, я брал его хитростью. Нес его в машину и мерно делал круг за кругом вокруг дома. Это его усыпляло. Не могу себе представить, каким набором генов его наградила природа.
— Ну генетики могли бы легко ответить на этот вопрос. — И девушка с грустью подумала, что ей никогда не узнать, каким набором генов обладал бы их с Вилли ребенок. Она постаралась побыстрее переключиться на что-нибудь другое. Не хотелось отравлять так замечательно прошедший день.
— А твой брат каков — упрямый или покладистый?
Они как раз усаживались на передние сиденья, оставив Петера, все еще пытавшегося бороться со сном, на заднем сиденье.
— Ответ во многом зависит от того, кому ты задашь этот вопрос. В первые месяцы после свадьбы мой братик пытался все делать наперекор своей любимой жене. Я даже поинтересовался, зачем он вообще женился на этой девушке. Он без запинки ответил, что любит ее, но никому не позволит командовать собой. Теперь они прожили вместе уже достаточно.
— И как? Плохо, хорошо? Они счастливы?
— Ты, наверное, забыла, что я говорю о брате и его семье. Если бы он не был счастлив, я бы вообще не затронул эту тему.
Гизела замолчала. Она думала о том, что любить кого-то по-настоящему — целая наука, причем весьма сложная. Впрочем, для нее еще не наступило время эту науку изучать. Она и Вилли вскоре будут вынуждены возвратиться к реальной и для каждого отдельной жизни. Как ни крути, а то, что произошло между ними, больше всего похоже на курортный роман. Смогут ли они найти нечто объединяющее, что позволит им не расстаться в той городской жизни? Кстати, было бы интересно узнать, что он думает по данному поводу. Хотя неизвестно, размышляет ли он на эту тему вообще.
Гизела попыталась расслабиться, но не смогла. Она напряженно ожидала, что он скажет. А Вилли как бы продолжил ответ на ее вопрос о его брате.
— Мой брат и его жена относятся ко мне как к непутевому взрослому сыну, они все время пытаются остеречь меня от неверного шага.
— Думаю, что они относятся к тебе так, потому, что ты — это ты, — произнесла Гизела с некоторым раздражением.
— Значит, и ты относишься ко мне так же, как они?
— Нет, я и ты — это одно, а ты и они — совсем другое. — Девушка, протестуя, покачала головой.
Вилли повернул на дорогу, ведущую к деревне, и внимательно посмотрел на точеный профиль Гизелы.
— Выходит, ты хочешь сказать, что я не очень-то тебе нравлюсь?
Она от возмущения даже фыркнула, как рассерженный котенок.
— И ты, нахал, еще спрашиваешь о том, как я тебя оцениваю? Мы ведь установили, что мое отношение к тебе идет во вред мне самой. Но все же что-то не позволяет мне придушить тебя.
40 
