13 
Заставив себя говорить тихо, она кротко сказала:
– Я сожалею, что раскричалась на тебя, Джекоб, но согласись – нехорошо было с твоей стороны меня раздевать. Ты никогда больше не должен этого делать, даже из самых лучших побуждений, – тут она поймала на себе его пристальный, жесткий взгляд, весьма ее озадачивший. – Соблаговоли вернуть мне мою рясу, я хотела бы сейчас одеться как положено.
– Ты прекрасно выглядишь в том, что на тебе сейчас, – ответил он. – Несколько бесцветно, но лучше, чем было.
– Где моя ряса? – упрямо повторила она.
– Я от нее избавился, – спокойно сообщил он, кладя себе на тарелку мясо с блюда.
– Что ты сделал? – взвизгнула она.
– Не заводись так из-за старой тряпки. Боже мой, Тори, я видал старые седельные одеяла, которые выглядели лучше! Обойдись пока тем, что у тебя есть в шкафу, пока мы не достанем тебе обновки. У тебя там найдутся вполне приличные и приятные платья, так что не устраивай скандала.
– Джекоб, ты не можешь так поступать, – простонала она. – Это дурно! Ты представляешь, скольких часов поста и молитв будет мне стоить твоя выходка?
– В этом доме, Тори, никаких постов не будет, – успокоил он ее и указал на свободный стул. – Садись и поешь, пока все не остыло. А потом посмотрим, что можно сделать с тем беспорядком, который у тебя на голове, где раньше были волосы. Чем они их остригли? Тупым мачете? Твои волосы выглядят, как южный конец направляющегося на север козла!
Ее руки невольно взлетели к покрывающей голову шали, и она, покраснев до корней своих стриженных волос, набожно пробормотала:
– Тщеславие – это грех, Джекоб.
– Какого черта? При чем здесь тщеславие, Тори? Твои волосы были чудом красоты. С каких пор красота стала злом? Разве вечерняя заря – грех? А новорожденный жеребенок? А что сказать о совершенстве летней розы или переливающихся красках радуги?
– Это другое, – пробормотала она, растерянно наморщив лоб.
– Почему другое? Чем твои волосы были грешней? Когда они темными волнами спадали тебе на плечи, или сияющим атласным водопадом стекали по спине, или развевались, когда ты скакала верхом, смотреть на них было одно удовольствие. А это ощущение, когда они скользили сквозь мои пальцы, как шелк! – Его глаза, сверкающие расплавленным золотом, впились в нее. – Ты помнишь, как я любил расчесывать их, когда ты была маленькой? – Голос его звучал мягко и обольстительно, от него у Тори мурашки побежали по ко же. – Я хочу снова расчесывать их тебе. Я хочу пропускать их сквозь пальцы и любоваться сверкающим полночным водопадом, смотреть, как тихо струятся они по твоей груди.
Не в силах вымолвить ни слова, Тори только смотрела на него, широко раскрыв растерянные зеленые глаза. Что с ней происходит? Почему она так реагирует на одни только звуки его голоса? Как это случилось, что глаза его захватили в плен ее глаза, и один лишь взгляд их заставляет все трепетать у нее внутри? Почему вся кожа ее горит, а сердце стучит, как в скачке?
Почувствовав ее смущение, Джейк скрыл улыбку. Прекрасно. Тори начинает реагировать на него как на мужчину, хотя он подозревал, что она сама еще не понимает причину своего смятения, а когда поймет, то, вероятнее всего, расстроится. Наверняка она сначала станет бороться со своим чувством, считая его греховным и запретным. По крайней мере, начало положено, есть первые признаки того, что она неравнодушна к его мужскому обаянию, пока достаточно и этого. Осторожными усилиями, тщательно выбирая подходящие ситуации, он сможет изменить их отношения.
Тори вышла из ванны и стояла, давая воде стекать на полотенце. Было удивительно приятно ощущать, как высыхает кожа в прохладе ночного воздуха, струящегося из окна спальни. День был жарким и утомительным, несмотря на то, что она выспалась. Долгие часы просидела она у материнской постели в ожидании тех редких мгновений, когда Кармен просыпалась в сознании. Тори молилась за нее и болела душой, когда мать вскрикивала от боли.
Снова приезжал доктор и, хотя он все еще остерегался внушать им чрезмерные надежды, казалось, был доволен тем, как протекает болезнь Кармен. Он оставил еще мазей и обезболивающих лекарств и дал несколько дополнительных советов о том, как кормить больную и ухаживать за ней. Теперь Кармен чаще бодрствовала и больше могла пить жидкость, так необходимую людям, пострадавшим от ожогов.
Кармен до сих пор не рассказывали о смерти Роя, но с каждым часом становилось все труднее скрывать от нее это. Скоро они должны будут открыть ей все и Тори молилась только о том, чтобы у матери хватило сил перенести это сокрушительное известие. Положение облегчалось тем, что дома были и она, и Джейк: Кармен в их присутствии успокаивалась и охотнее боролась за жизнь, зная, что они рядом.
13 
