108 
И ощущал потребность, такую же, как прежде, навсегда сохранить все увиденное и услышанное.
В то время Мурали навещал Деревню Соляного Рынка ежедневно, занося в свою книжечку скрупулезные описания крестьян, петухов, быков, свиней, нечистот, детских игр, религиозных праздников, – он собирался использовать все это в серии рассказов, которые сочинял вечерами в читальном зале городской библиотеки. Он не был уверен в том, что Партия одобрит его рассказы, и потому отослал их, подписав псевдонимом – Искатель Справедливости, – редактору майсурского еженедельного журнала.
Неделю спустя редактор почтовой открыткой вызвал его из Киттура для разговора. Мурали поездом приехал в Майсур и полдня прождал в приемной редактора, пока тот не призвал его в свой кабинет.
– Ах да… молодой гений из Киттура. – Редактор поискал на своем столе очки и вытянул из конверта сложенные вдвое листы бумаги – рассказы Мурали; сердце молодого писателя бурно забилось.
– Мне захотелось увидеть вас… – редактор уронил рассказы на стол, – потому что в том, как вы пишете, чувствуется талант. В отличие от девяноста процентов наших писателей, вы ездили в деревню, наблюдали за ее жизнью.
Мурали покраснел. Впервые человек, говоривший о нем, употребил слово «талант».
Редактор выбрал один из рассказов, молча просмотрел его.
– Кто ваш любимый писатель? – спросил он, покусывая дужку очков.
– Ги де Мопассан.
Впрочем, Мурали тут же поправился:
– После Карла Маркса.
– Давайте не будем выходить за пределы литературы, – резко произнес редактор. – Каждый персонаж Мопассана подобен вот чему… – Редактор согнул указательный палец и повертел им в воздухе. – Он хочет, хочет и хочет. Хочет до последнего дня своей жизни. Денег. Женщин. Славы. Еще больше денег. Больше женщин. Больше славы. А ваши герои, – он разогнул палец, – решительно ничего не хотят. Они всего лишь расхаживают по точно описанной деревне и предаются глубоким размышлениям. Бродят среди коров, деревьев, петухов и думают. А потом опять бродят среди петухов, деревьев и коров и опять думают. И это все.
– Они думают о том, как изменить мир к лучшему… – запротестовал Мурали. – Они стремятся улучшить общество.
– Они ничего не хотят! – рявкнул редактор. – А я не могу печатать рассказы о людях, которые ничего не хотят.
Он бросил Мурали пачку листов:
– Когда найдете людей, которым чего-то хочется, приходите!
Переделывать те рассказы Мурали не стал. И сейчас, дожидаясь автобуса, которому предстояло отвезти его в Киттур, гадал – не валяется ли и поныне их стопка где-то в его доме?
Покинув автобус и пешком добравшись до штаб-квартиры Партии, Мурали обнаружил там товарища Тхимму, принимавшего иностранца. Вообще говоря, иностранцы были в штаб-квартире гостями нередкими – худые измотанные мужчины с глазами параноиков, бежавшие из соседних штатов, в которых происходили очередные направленные против радикальных коммунистов чистки. В тех местах радикальные коммунисты представляли для государства реальную угрозу. Беженцы несколько недель ночевали в штаб-квартире, пили чай, затем все успокаивалось, и они возвращались домой.
Однако нынешний чужеземец не принадлежал к числу тех, кто подвергся преследованиям; он был светловолос и говорил с неуклюжим европейским акцентом.
Иностранец сидел рядом с Тхиммой и слушал, как Товарищ, глядя на далекий зарешеченный свет в стене, изливает душу. Мурали тоже присел и провел полчаса, слушая Товарища. Тхимма был великолепен. Он так и не простил Троцкого, так и не забыл прегрешений Бернштейна. Он старался показать европейцу, что даже в таких городках, как Киттур, встречаются люди, владеющие современной диалектической теорией.
Иностранец часто кивал и записывал каждое слово Товарища. В конце концов он надел на свою шариковую ручку колпачок и сказал:
– Я обнаружил, что коммунисты в Киттуре практически отсутствуют.
Тхимма хлопнул себя по бедру. Гневно взглянул на решетку. В этой части Южной Индии, сказал он, слишком большое влияние приобрели социалисты. Феодальный вопрос в деревне разрешен, большие поместья раздроблены и распределены между крестьянами.
– Этот человек – Деварадж Урс – провел здесь, когда он был вождем партии Конгресса, своего рода революцию, – вздохнул Тхимма. – Псевдореволюцию, естественно. Очередной подлог в духе Бернштейна.
Социалистическая политика партии Конгресса коснулась и земли, принадлежавшей семье Мурали. Землю эту у его отца отобрали, правительство назначило за нее денежную компенсацию. Но когда отец явился за ней в муниципалитет, то обнаружилось, что кто-то, какой-то чиновник, подделал его подпись и скрылся вместе с причитавшимися ему деньгами. Узнав о случившемся, Мурали подумал: этого мой старик и заслуживает. И я тоже. Вполне уместное воздаяние за то, что мы творили с бедняками. Он понимал, разумеется, что семейную компенсацию похитил отнюдь не бедняк, но некий растленный государственный служащий. И тем не менее в случившемся присутствовала своего рода справедливость.
108 
