Капец
61 
Да и как я расскажу ей об этом? Страшно подумать, что весь этот кромешный ад находится совсем рядом, на расстоянии двух-трех миль от дома! И не кто иной, как я, привез ее сюда! Если с ней или ребенком что-нибудь случится...
Не могу больше писать, ибо это заставляет меня вспоминать и размышлять. А когда я начинаю вспоминать и размышлять, ко мне вновь подступает безумие...
* * *
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ
14 апреля
Последние два дня Аркадий был настолько тяжело болен, что я боялась оставить его даже на несколько минут.
Аркадий привык вставать поздно, почти перед ленчем. После еды он либо читает, либо пишет, или же гуляет, а под конец дня уезжает в замок. Там он проводит весь вечер. Когда он возвращается, я обычно уже сплю.
Но позавчера он вернулся непривычно рано – вскоре после захода солнца. Старого Иона – здешнего садовника – удивило, что Аркадий как-то странно правит лошадьми. Это насторожило его, и старик с криком "Доамнэ! Доамнэ!" бросился в дом.
Я читала, сидя в одной из гостиных. Встревоженный голос садовника взволновал и меня. Я бросила книгу и побежала вниз. Сердце подсказывало мне: с мужем случилось какое-то несчастье.
Я подоспела вовремя. Ион открыл тяжелую входную дверь, и Аркадий буквально ввалился внутрь. Его волосы были всклокочены, а мокрую, измятую одежду густо покрывали пятна глины. Глаза мужа лихорадочно блестели, лицо перекосилось, словно от боли, но при этом он... смеялся. От его смеха у меня внутри все похолодело.
Я поднесла руку к тому месту, где у меня под платьем висит золотой крестик, и совсем тихо спросила:
– Аркадий, что с тобой?
Я думала, раскаты его истеричного хохота заглушат мои слова, но он услышал. Смех оборвался, и лицо мужа исказилось от ужаса. Не в силах выносить душевную муку, Аркадий опустился на колени и спрятал лицо в ладонях. Потом он застонал и произнес странную фразу:
– Черепа! Там полно маленьких черепов!
Я дотронулась до его лба. Сомнений не оставалось: горячка. Повернувшись к Иону, я сказала по-немецки:
– Немедленно пошлите за доктором.
В ту минуту я забыла, что садовник не знает немецкого языка, однако слово doktor он понял, поскольку, выразительно кивнув, поспешил в людскую.
Аркадий обнял мои ноги, прильнул лицом к моему внушительному животу и заплакал.
– Его голова! Его голова! – всхлипывая, повторял он. – Стефан оказался прав. Лес полон сокровищ!
Подоспела Дуня и другая горничная, Илона. Втроем нам удалось довести Аркадия до кровати и уложить. Ночью жар усилился. Аркадий беспрестанно бредил и метался в постели. Нам с Дуней пришлось следить, чтобы он не свалился на пол. Он выкрикивал какие-то ужасные слова о костях и черепах, вспоминал мистера Джеффриса и Стефана – своего старшего брата, погибшего в детстве. Потом он говорил что-то маловразумительное о волках, якобы напавших на него.
Где-то в середине ночи Аркадий вдруг сел на постели. Зрачки его глаз были неестественно расширены, по лицу струился пот. Глядя на меня, он воскликнул:
– Боже милосердный! Я собственной рукой написал письмо и заманил его сюда! Мы с дядей оба!
Вслед за этим Аркадий испустил громкий душераздирающий вопль. Наверное, он был слышен во всех уголках дома.
Я боялась, что Аркадий не доживет до утра. Но Божья доброта сохранила ему жизнь. На следующий день Аркадию стало лучше, хотя время от времени он снова начинал бредить, но уже тихо. Мы с Дуней решили дежурить возле его постели по очереди, но, когда наступила моя очередь бодрствовать, она не стала меня будить, так что свою часть дежурства я проспала. Славная девушка, она понимает мое состояние и стремится помочь всем, чем может. Увы, ни сон, ни отдых не восстанавливают мои силы, и усталость не желает меня покидать. Между тем ребенок опускается во чреве все ниже.
Сегодня Аркадию лучше. Горячка прошла. Глаза вновь сделались ясными, ласковыми и заботливыми, какими были всегда.
Жужанне тоже значительно полегчало. Сегодня она вышла в гостиную. И я, и слуги, не сговариваясь, решили не сообщать ей о болезни брата. Ко мне она относится с прежним дружелюбием. Мы поговорили о разных пустяках. Тем не менее я ощутила в Жужанне какую-то перемену. Она словно здесь и не здесь, а в ее улыбке я улавливаю самодовольную снисходительность. Я склоняюсь к мысли, что своим выздоровлением Жужанна в большей степени обязана усилиям Дуни, нежели врача. На ночь мы развешиваем вокруг окна ее спальни чесночную гирлянду, а на рассвете прячем ее в шкаф.
61 
