Капец
36 
— Эм-мяу… можно предположить, что при наличии определенной активности в этом лагере, в особенности в свете, эм-мяу, политических событий последней недели… мммурр… следующая неделя может быть чревата неожиданными политическими решениями и альянсами как в лагере оппозиции, так и, эм-мяу, в кругах, близких непосредственно к правительству.
— До чего умен! — переглядывались поселяне. — Не тот ли это, что в Лукоморье сидел на цепи?
— Никак нет, сограждане! — восклицал Вольдемар. — Тот был цепной, политически ангажированный, а наш совершенно независимый!
Случалось, однако, что и Кисолову приходилось прибегать к кошачьим концертам. Так, в ночь, когда Коржик с Барсуком задумали сместить короля, Баюн вылетел в эфир в половине второго, перебудив всех поселян. При короле он мог выделываться как угодно и купаться в сметане, а при Коржике с Барсуком он из персидского мигом превратился бы в сибирского, без всяких сметанных перспектив. Растолкав хозяина, мирно спавшего под телегой, он горячо зафырчал ему в ухо:
— Хозяин, крути мне!
— Что крутить? — не понял со сна Вольдемар.
— Что, что! Что котам крутят?! — прошептал аналитик.
— Как можно, Баюн, ты мой кормилец!
— Крути, тебе говорят! — заорал Кисолов, просовываясь мордой в экран. — Сограждане! Согра-а-аждане! В нашем отечестве политический переворооооот! — и вся округа огласилась его диким мявом, потому что Вольдемар проснулся наконец и принялся крутить, покуда Баюн не отвизжал положенное и не скомандовал вниз: «Довольно!» К этому приему они с Вольдемаром прибегали довольно часто, поскольку политические амбиции их росли.
— Помяни мое слово, Вова, — мурлыкал Кисолов, потягиваясь во всю повозку в свободное от эфиров время, — я сделаю тебя наследником престола!
— Это невозможно, — грустно вздыхал Вольдемар. — Ты ведь знаешь, я принадлежу к проклятому племени пасынков…
— Из этого в наши времена можно извлечь немалую пользу! — мяукал Кисолов. — Создай всефранцузский конгресс пасынков и сделайся его председателем, маркизом де Карабасом. Никто и не говорит, что государство возглавишь лично ты. Мы найдем достойного преемника, которому ты будешь накручивать хвост, а он — проводить нашу политику, то есть снабжать нас окороками… муррр!.. из лучших кладовых Версаля! Для отвода глаз я рекомендовал бы тебе поддержать скромного Гри-Гри[3], а основным кандидатом сделать московского сторожевого Лужу. Собственно, полное имя его было Лужков — он получил его за луженую глотку, но в кругу соратников его дружески звали Лужей.
— Лужа, кажется, собирается въехать в Версаль на спине красного коня, — замечал информированный Лобкот.
— Господи, делов-то! — лениво замечал Кисолов. — Ну скажи этим идиотам, что красные кони не любят пасынков и что пасынки поддержат Лужу только в том случае, если он решительно размежуется с красными… А того лучше — позови его ко мне в эфир!
Эфирами сеансы Кисолова назывались потому, что чрезвычайная убедительность его речей делала программу «Окончательный анализ» подобной сеансу гипноза или вдыханию эфира. Кисолов не зря позвал к себе в гости московского сторожевого Лужу — помойного, мускулистого дворового кота, возглавлявшего движение «За чистый двор!». Лужа был хозяином сразу над несколькими дворами во французской столице и порядок там поддерживал образцовый. В подъездах этих домов никто не мочился, не пахло бомжатиной, не плевали и даже не курили. Там делались дела посерьезнее — грабили случайных прохожих и облагали данью жильцов. Всякий, кому посчастливилось жить в Лужином подъезде, с утра выносил ему сосиску, днем ставил мисочку супа, а вечером наливал ему и его верным друзьям блюдечко валерьяны. За это Лужа не трогал обитателей дома, а всех гостей, приходящих в подъезд, тщательно регистрировал и метил характерным кошачьим приемом. Скоро он переметил всю территорию и стал считаться признанным ее хозяином. Все давно забыли, что когда-то Лужу наняли ловить мышей и стеречь двор: перед ним трепетали все управдомы, и подхалимы из стаи прочили ему въезд в Версаль еще при жизни короля. Сказать о Луже плохое слово боялись не только местные собаки, но и сами дворовые жители. Тем более что с их детьми Лужа вел напряженную воспитательную работу, учил их ходить строем и распевать в свою честь:
- Я по свету немало хаживал,
- Мне встречались не раз коты,
- Но нигде, никогда не поглаживал
- Я такого кота, как ты!
- И врагу будет только хуже.
- Если он в наш подъезд придет —
- Дорогой наш товарищ Лужа,
- Уважаемый наш Лужкот!
Будучи приглашен в эфир к Кисолову, Лужа быстренько его построил, чтобы все поняли, кто тут хозяин. Кисолов послушно втянул когти и даже несколько подобрался, почуяв вожака большего масштаба. Искусство требовало жертв. Теперь Вольдемару приходилось крутить заветное по нескольку раз на дню — истерики Кисолова исправно делали свое дело.
36 
