ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Ореол смерти («Последняя жертва»)

Немного слабее, чем первая книга, но , все равно, держит в напряжении >>>>>

В мечтах о тебе

Бросила на 20-ой странице.. впервые не осилила клейпас >>>>>

Щедрый любовник

Треть осилила и бросила из-за ненормального поведения г.героя. Отвратительное, самодовольное и властное . Неприятно... >>>>>




  17  

У. Э.: Исчезновение настоящего, о котором вы говорите, происходит не только вследствие того факта, что мода, которая раньше властвовала по тридцать лет, теперь длится всего тридцать дней. Это также проблема морального устаревания предметов, о которых мы говорим. Когда-то вы тратили несколько месяцев своей жизни, чтобы научиться кататься на велосипеде, но если вы приобрели этот навык, он остается с вами навсегда. А теперь вы тратите две недели, чтобы разобраться в новой компьютерной программе, и, когда вы ее худо-бедно осваиваете, вам предлагается, навязывается новая программа. Так что это не проблема утрачивания коллективной памяти. По-моему, это скорее проблема лабильности настоящего. Мы больше не живем в спокойном настоящем, а все время стараемся подготовиться к будущему.


Ж.-К. К.: Мы находимся в текучем, изменчивом, постоянно возобновляемом, эфемерном времени, в котором мы, как уже было сказано, парадоксальным образом живем все дольше и дольше. Вероятно, продолжительность жизни наших предков была короче нашей, но они находились в неизменном настоящем. Дедушка моего дяди, землевладелец, первого января уже делал расчеты на следующий год. По результатам предыдущего года можно было примерно представить, что будет в следующем. Ничто не менялось.


У. Э.: Когда-то мы готовились к выпускному экзамену, который ставил точку в долгом периоде обучения: в Италии это экзамен на аттестат зрелости, в Германии — Abitur, во Франции — экзамен на степень бакалавра. После него никто не обязан был учиться, кроме элиты, которая шла в университет. Мир не менялся. Полученные знания вы могли использовать до самой смерти и даже до смерти ваших детей. В восемнадцать-двадцать лет люди уходили в гносеологическую отставку. В наше время работник предприятия должен постоянно обновлять свои знания под страхом увольнения. Обряд перехода, который символизировали эти большие выпускные экзамены, теперь не имеет никакого значения.


Ж.-К. К.: То, о чем вы говорите, относилось также, например, и к врачам. Багаж знаний, который они накопили за время обучения, оставался действительным до конца их карьеры. А то, что вы говорили по поводу бесконечного обучения, к которому всех теперь принуждают, совершенно применимо и к тем, кто, как говорится, «вышел на пенсию». Сколько пожилых людей вынуждены осваивать компьютер, с которым они не могли быть знакомы в период их активной деятельности? Мы приговорены к тому, чтобы быть вечными студентами, как Трофимов из «Вишневого сада». В сущности, может, оно и к лучшему. В обществах, которые мы называем первобытными, которые не изменяются, старики имеют власть, потому что именно они передают знания своим детям. А когда мир находится в состоянии перманентной революции, дети учат родителей осваивать электронную технику. А дети этих детей, чему они их научат?

Назвать поименно всех участников битвы при Ватерлоо

Ж.-Ф. де Т.: Вы говорили о том, как трудно в наше время найти надежные средства для сохранения необходимой информации. Но должна ли память хранить все подряд?


У. Э.: Конечно, нет. Память — будь то наша индивидуальная память или коллективная, то есть культура, — несет двойную функцию. Одна из них, действительно, — хранить данные, другая — топить в забвении информацию, которая нам не нужна и которая напрасно загромождает наши мозги. Культура, не умеющая отсеивать то, что нам досталось в наследство от прошлых веков, напоминает Фунеса — придуманного Борхесом героя рассказа «Фунес, чудо памяти», который наделен способностью помнить все подряд. А это как раз противоречит культуре. Культура — это кладбище навсегда исчезнувших книг и прочих предметов. Сегодня есть труды, посвященные этому явлению, которое состоит в том, что мы, с одной стороны, молчаливо отказываемся от некоторых пережитков прошлого, то есть отсеиваем их, а с другой стороны, помещаем прочие элементы этой культуры в некий холодильник, для будущих времен. Архивы, библиотеки и есть те самые морозильные камеры, где мы храним память, чтобы не засорять культурное пространство всякой дребеденью, но и не отказываться от нее совсем. В будущем мы всегда сможем к ней вернуться, если сердце прикажет.

Возможно, какой-нибудь историк сумеет откопать имена всех участников битвы при Ватерлоо, однако никто не станет заставлять учить их ни в школе, ни в университете, потому что эти подробности не нужны, а может, даже вредны. Приведу еще один пример. Мы знаем все о Кальпурнии, последней супруге Цезаря, до мартовских ид, то есть до даты его убийства, когда она отговаривала его идти в Сенат из-за того, что ей приснился нехороший сон. Что стало с ней после смерти Цезаря, мы не знаем. Она исчезает из нашей памяти. Почему? Потому что хранить информацию о ней стало бессмысленно. А вовсе не потому, что она была женщиной, как можно было бы предположить. Клара Шуман[68] тоже была женщиной, но нам известно все, что она делала после смерти Роберта. Вот этот отбор и есть культура. Современная культура, напротив, через Интернет забрасывает нас подробностями обо всех Кальпурниях планеты, и делает это ежедневно, ежеминутно, так что у мальчишки, ищущего материал для своего домашнего задания, может сложиться впечатление, что Кальпурния — фигура не менее важная, чем Цезарь.


  17