60 
Когда из-за поворота в очередной раз послышались чьи-то вопли, Одиссей даже обрадовали! ся. Орали-то, еще не видя Аргуса! Может, хоть этот не убежит? Судя по всему, горлопан давно удрал бы от опасности, если б мог.
Поворот сам прыгнул под ноги.
Заросли мирта с осинником скрывевали пригорок, где творилось невидимое действо: лишь мел;лькали силуэты, да явственно слышалось истошное:
— На помощь, люди добрые! Аэда обидеть хотят! А-а-а! Уже обижают! Гидры! Людоеды! Гарпии и вас раздери! Спасите, люди добрые!..
Время от времени крики обижаемогэго аэда перемежались деловитым ворчанием:
— И чего я орал бы? В первый раз поборют, что ли?
— Так, вроде ж, еще не порем?
— Как же он блажить зачнет, когда до дела дойдет?..
— До тела!
— О-хо-хо! Эй, лозы нарезал?
Одиссей прибавил шагу.
На плоском замшелом камне, больше похожем на Древний жертвенник, лицом вниз валялсяся тощий аэд. Хитон на нем был задран до самой шеи, набедренная повязка отсутствовала — явно с целью обнажипть прославленную часть тела, что самой природой предназн.начена для экзекуций и высокопарно именуется афедроном, а в просторечии — задницей.
Цель была успешно достигнута, а дабы аэд никуда не сбежал от грядущих обид, его за руки-н ноги держала четверка дюжих молодцов. Еще один стоял рядом, намереваясь приступить к палаческой работенке, едва приятель, резавший прутья в ближайшем лозняке, доставит инструмент.
Двое зрителей сидели на бревне поодаль, заранее предвкушая удовольствие, а последний устроился на грязном напоминавшем свинью, валуне. Он был занят: отковыривал ножиком серебряную накладку от аэдовой лиры.
В момент появления Одиссея на пригорке аэд как раз ухитрился чудом извернуться — и узрел страдания возлюбленной лиры. До сих пор рыжему казалось: орать громче, чем аэд уже орет, попросту невозможно.
Оказалось — можно!
От нового вопля мучители буквально подскочили, едва не выпустив пленника. А горбоносый палач-любитель сунул корявый мизинец в ухо — в тщетных попытках извлечь застрявший наглухо вопль аэда.
Вмешаться? опять драка? Девять человек все-таки. Правда, за плечами Эвмей с Аргусом…
Дядя Алким говорил: худой мир лучше доброй ссоры!
— Радуйтесь, уважаемые! — Одиссей на всякий случай вцепился в Аргуса, недвусмысленно оскалившего клыки. — Что это вы делаете?
— Радуемся, — ухмыльнулся в ответ горбоносый. Забыв объяснить: было это ответное приветствие или ответ на вопрос. — Ты, парнишка, историю про Фамира-кифареда слыхал?
— Которого музы ослепили? — машинально кивнул Одиссей.
— Ну, значит, мы и есть… навроде муз. Поет тут, понимаешь, Ехидна знает что! Богов поносит, с-скотина…
Одиссей покосился в сторону оскорбителя богов. На ослепление предстоящая порка походила слабо. Разве что у аэда глаза находились на соответствующем месте.
— Только мы музы добрые, — добродушно продолжил горбоносый. — Выпорем, как Зевс — козу Амалфею, да отпустим. Эй, Клио[42]! — хохотнул он. — Заснул, что ли? Прутья давай!
— Лиру не трожь! — отчаянно взвыл аэд.
— Аэдов бить нехорошо, — без особой уверенности начал Одиссей. Вспомнились уроки Старика: что такое хорошо и что такое плохо.
А вдруг этот доходяга и вправду богов оскорблял?
Зато лиры ломать — точно нехорошо.
— Иди. парень, иди, — отмахнулся горбоносый. — Говорю ж, мы — музы добрые, но ежели осерчаем… А ты, Терпсихора[43], ковыряй помаленьку!.. серебришко, оно за труды…
— Лиру!.. пусти!..
И Одиссей не выдержал.
В два прыжка очутившись рядом с Терпсихорой, он яростно рявкнул: «А ну не трожь!» Пальцы сами вцепились в лирные рога. Терпсихора, однако, не послушался, дернул к себе. Оба застыли в неустойчивом равновесий но тут взгляд упрямца-Терпсихоры случайно упал на побелевшие от напряжения пальцы Одиссея, сжимавшие несчастный инструмент (по идее, лира давно должна была сломаться! чудо?!).
И медный волк с перстенька оскалился прямо в глаза музе.
В следующий миг Терпсихора отпустил лиру — спешно, как если бы она раскалилась добела! — и Одиссей вместе с трофеем кувыркнулся в ближайшую лужу.
Дружный гогот.
Разъяренное сипение Аргуса.
— Басиленок! Я его не удержу! Это Эвмей.
Сейчас будут пинать ногами. Почему медлят? Встать! Скорее встать!
— Аргус, назад! Назад, я сказал!!! — еще не уяснив до конца, что происходит, Одиссей уже понял: драка отменяется или, по крайней мере, откладывается.
60 
