79 
— Успокойтесь, — сказал я им, — я же просто шучу.
— Да уж надеюсь, — вставила Ясмин.
— А в действительности я думаю, что большая часть должна отойти Артуру, ведь это его изобретение.
— Ты, Корнелиус, поступаешь очень щедро и благородно, — расцвел Уорсли.
— Сорок процентов изобретателю и по тридцать процентов остальным, ты согласна, Ясмин?
— Не думаю, — сказала Ясмин. — Я же работала как проклятая. Я хочу свою треть.
Чего они не могли знать, так это что я давно решил: бóльшая доля будет моя. В конце концов, наша Ясмин никогда не потребует слишком много. Она любила хорошо одеваться, любила хорошую еду, однако дальше ее желания не простирались. А что касается бедняги Уорсли, едва ли он будет знать, что делать с большими деньгами, даже если вдруг их получит. Трубочный табак был едва ли не единственной роскошью, какую он в жизни себе позволял. Другое дело я. Стиль жизни, к которому я стремился, предполагал необходимость всегда иметь в своем распоряжении неограниченные средства. Для меня было просто невыносимо пить средней руки шампанское или испытывать иные подобные неудобства. По моим представлениям, мне подходило лишь лучшее, самое лучшее.
Так что, если дать им по десять процентов, а себе забрать остальные восемьдесят, с них будет вполне достаточно. Сперва поднимется дикий ор, но когда они поймут, что ничего уж с этим не сделать, то успокоятся и будут благодарны даже за малое. Чтобы получить возможность диктовать своим напарникам условия, мне нужно было прибрать к рукам семенной фонд со всеми заключенными в нем сокровищами. Нужно было его переправить в некое тайное место, где никто из них не мог бы до него добраться. В этом не предвиделось сложностей. Как только мы с Ясмин вернемся из Америки, я найму грузовик, подъеду к нашему дому, когда там не будет никого, и сделаю ноги вместе с нашей сокровищницей.
Проще простого.
Но как-то подловато, неблаговидно, подумает кто-то из вас. Как-то не совсем по-джентльменски. Чушь, отвечаю я вам. В этом мире никогда ничего не получишь, если не цепляться за каждую возможность. Милосердие никогда не начинается дома. Во всяком случае — не у меня дома.
— Так когда вы будете в Америке? — спросил Уорсли.
Я достал записную книжку и начал смотреть.
— Через месяц будет суббота, пятнадцатое мая. Ну как, Ясмин, это тебе подходит?
— Пятнадцатое мая, — повторила она, доставая из сумочки свою записную книжку. — Вроде бы нормально. Так что встречаемся здесь пятнадцатого, через четыре недели.
— А я заказываю каюты на «Мавритании» на ближайшую после этого дату.
— Прекрасно, — сказала она, записывая в книжечке дату.
— Тогда мы возьмем за шкирку Генри Форда, мистера Маркони, Рудольфа Валентино и всех прочих янки.
— Не забудьте Александра Грэма Белла, — напомнил Уорсли.
— Никого не забудем, — пообещал я. — После месячного отдыха наша старушка будет снова готова к подвигам, вот увидишь.
— Надеюсь, да, — сказала Ясмин. — Но пока мне необходим отдых, честно необходим.
— А куда ты отправишься?
— В Шотландию, пожить у дяди.
— Хороший дядя?
— Очень, — кивнула Ясмин. — Это папин брат. Он ловит лосося.
— Скоро уезжаешь?
— Сию секунду, — сказала она. — Мой поезд отходит примерно через час. Ты довезешь меня до вокзала?
— Конечно довезу, — сказал я. — А сам тогда в Лондон.
Я довез Ясмин до вокзала, помог ей затащить в зал ожидания сумки и чемоданы.
— Увидимся через месяц, — сказал я. — В нашем доме.
— Буду как штык, — сказала она.
— Хорошо отдохнуть.
— И тебе, Освальд.
Я чмокнул ее на прощание и поехал в Лондон, в свой дом на Кенсингтонской площади. Я чувствовал себя просто великолепно, мой великий замысел начал осуществляться. Я буквально видел себя через пять лет — сижу в обществе какой-нибудь глупой богатой бабы, и она мне говорит:
— Мне нравится Ренуар, мистер Корнелиус. Я просто обожаю его картины. Сколько он стоит?
— Ренуар, мадам, идет за семьдесят пять тысяч.
— А сколько за короля?
— Это смотря за которого.
— Вот за этого симпатичного брюнета, за Альфонсо Испанского?
— Король Альфонсо, мадам, идет за сорок тысяч долларов.
— То есть дешевле Ренуара?
— Ренуар, мадам, был великий человек. Его сперма представляет большую редкость.
— Мистер Корнелиус, а если вдруг не получится? В смысле, если я не забеременею?
79 
