Последние отзывы

  2  

Она поставила гиацинты в сушильный шкаф и начала ждать. Она часто думала о них и старалась вообразить, как выглядят гиацинты. Время для пластинки № 2. В конце января она вошла в ванную с фонариком, погасила свет, сняла горшочек с полки, отогнула уголок и быстро заглянула внутрь. Четыре многообещающих клинышка были по-прежнему на месте, по-прежнему высотой в полдюйма. Ну, хотя бы свет, который она впустила под бумагу на Рождество, не причинил им вреда.

На исходе февраля она поглядела еще раз, но сезон роста совершенно очевидно еще не начался. Три недели спустя забежал дядя Лесли по дороге в гольф-клуб. За столом он заговорщически обернулся к ней и спросил:

— Ну, малютка Джинни, гиацинты уже отгиацинтили Рождество?

— Ты велел мне не смотреть.

— Да, верно. Верно.

Она поглядела в конце марта, потом — пластинки №№ с 5 по 10 — второго апреля, пятого, восьмого, девятого, десятого и одиннадцатого. Двенадцатого ее мать согласилась исследовать горшочек поподробнее. Они расстелили вчерашнюю «Дейли экспресс» на кухонном столе и бережно развернули оберточную бумагу. Четыре ростка цвета охры нисколько не выросли. Миссис Серджент словно бы встревожилась.

— Я думаю, нам следует выбросить их, Джин. — Взрослые всегда что-то выбрасывали. Еще одно большое их отличие. Дети любят сберегать свои вещи.

— Может, корни растут? — Джин начала расковыривать торфяную землю, плотно утрамбованную вокруг клинышков.

— Не надо, — сказала мама. Но было уже поздно. Одну за другой Джин выкопала четыре деревянные подставки под гольфовые мячики, перевернутые острием вверх.

Как ни странно, этот Эпизод не уничтожил в ней веры в дядю Лесли. Он уничтожил веру в гиацинты.

Оглядываясь на прошлое, Джин не исключала, что в детстве у нее были подружки, но не могла припомнить ни ту, самую близкую, с щербатенькой улыбкой, ни игры со скакалкой или желудями, или секретные записочки, передаваемые от одной парты в узорах чернил к другой в деревенской школе с грозной надписью на камне над дверями. Возможно, в ее детстве все это было, возможно, нет. В ретроспективе дядя Лесли представлялся вседостаточным другом. У него были кудрявые волосы, которые он обильно помадил, и синий блейзер с полковым значком на грудном кармане. Он умел делать рюмки из конфетных бумажек и всякий раз, отправляясь в гольф-клуб, называл это «заскочить в Старые Зеленые Небеса». Дядя Лесли был тем мужчиной, за кого она выйдет замуж.

Вскоре после гиацинтового Эпизода он начал брать ее с собой в Старые Зеленые Небеса. Там он сажал ее на заплесневелую скамью около автостоянки и с притворной строгостью приказывал ей стеречь его клюшки.

— Только схожу промыть за старыми ушными раковинами.

Десять минут спустя они уже шли к первой лунке. Дядя Лесли нес сумку с клюшками и пахнул пивом, а Джин шагала с железной песочной клюшкой на плече. Это был придуманный дядей Лесли ритуал обеспечения удачи: до тех пор, пока Джинни будет держать клюшку наготове, молния не ударит, а он не окажется в песочной яме.

«Не вздумай наклонить головку клюшки, — говаривал он, — не то в воздух взвихрится больше песка, чем в пустыне Гоби в ветреный день». И она несла клюшку у плеча, будто ружье. Как-то раз, взбираясь по склону к пятнадцатой лунке, она от усталости поволочила клюшку за собой, и вторым ударом дядя Лесли отправил мяч за пятнадцать ярдов прямо в яму с песком.

— Ну, вот погляди, что ты наделала, — сказал он, хотя словно был доволен, а не только сердился. — Придется тебе за это купить мне одну после девятнадцатой.

Дядя Лесли часто разговаривал с ней смешным шифром, а она притворялась, будто понимает. Все ведь знали, что на поле есть только восемнадцать лунок и что у нее нет денег, но она кивнула, словно все время покупала людям одну… — одну чего? — у девятнадцатой лунки. Когда она вырастет, кто-нибудь объяснит ей шифр, а пока ей хорошо и без этого. Ну а кусочки она уже и теперь понимает. Если мяч непослушно улетал в лесок, Лесли иногда бормотал: «Один за гиацинты». Единственное его упоминание про рождественский подарок.

Но чаще его слова были выше ее понимания. Они целеустремленно шагали по подстриженной траве — он с сумкой постукивающих деревянных клюшек, она — с железной у плеча. Джин не разрешалось подавать голос: дядя Лесли объяснил, что болтовня мешает ему обдумывать следующий удар. С другой стороны, ему разговаривать позволялось, и когда они шагали к дальнему белому проблеску, который порой оказывался конфетной бумажкой, он иногда останавливался, нагибался и нашептывал ей свои потаенные секреты. У пятой лунки он сообщил ей, что помидоры вызывают рак и что солнце никогда не зайдет над Империей; у десятой она узнала, что будущее за бомбардировщиками и что пусть старик Муссо и итальян, но он знает, по каким сгибам складывать газету. А один раз они просто стояли у двенадцатой (беспрецедентный случай перед третьим ударом), и Лесли торжественно объяснил: «К тому же твоим евреям гольф не по нутру».

  2