104 
Разорву! Задушу! Растопчу!
Вспыхнули лютым гневом гномьи глазки.
– Что? Земляк?! Наши марсельцы ваших нимчан без соли ели. Одной левой делали! Земляк нашелся, плюнуть и растереть! Ним – дырявая бочка...
И подвел итог:
– Здорово, Огюст!
На лестнице торчать – чужое любопытство тешить. Не сговариваясь, отошли в сторонку – в дальний угол широкого пролета, за мраморную статую Разума. Хороша мускулатура у силача-Разума! Дюжину гномиков спрячет – и одного государственного преступника в придачу. Ум за Разум зайдет – и тот целиком укроется.
Тьер дернул тоненькой шейкой, быстро огляделся.
– Спятил, Шевалье! На гильотину спешишь? В сентябре составим новый кабинет, пробьем амнистию. А пока – беги. И своим расскажи!..
Познакомились они в июле 1830-го – горячем, победном. Ученик-школяр Шевалье таскал на баррикаду порох и свинец. Историк-журналист Тьер раздавал прокламации и произносил речи. Пулям не кланялся, не трусил, даже когда залпом снесло шляпу.
Храброго человечка уважали.
Даже теперь, когда они оказались – в прямом смысле слова – по разные стороны баррикад, Огюст знал: не выдаст марселец. Умен, считать умеет, варианты взвешивать. Жизнь – она длинная. Сегодня ты мне пособил, завтра – я тебе пригожусь.
Шесть месяцев назад полиция арестовала Мишеля Шевалье, старшего брата. Озверевший прокурор упорно толкал «инсургента и заговорщика» под нож гильотины. Тьер помог – и деньгами, и с адвокатом-говоруном. Мишель в тюрьме, но из-за решеток возвращаются.
– Тебя как, «господином» именовать? Граждан нынче к стенке ставят.
Сошлись густые тучи-брови над переносицей. Глазки-иголочки сверкнули не без ехидства. Тьер и не думал сердиться. Провансальцы на своих гнев не держат, они их словом к паркету припечатывают.
– Зови, если хочешь, аббатом. Могу исповедать – самое время. Тебе в гроб чего положить? Труды Сен-Симона?
Обменялись любезностями. Время к делу переходить.
– С гробом обождем, профессор.
Острый носик вздернулся к потолку, триумфально шмыгнул. А что? За тем и бегал в Университет. В министерскую-то прошмыгнуть легко – раз, и в кресле. На профессорскую кафедру взобраться – куда сложнее.
– Ты по Революции – лучший специалист, да? Или мне к Гизо обратиться? Вот уж кто – правильный земляк, из Нима. Считай, сосед.
Удар был страшен. Тьер открыл рот, побагровел, весь пошел бурыми пятнами. Из горла послышался сдавленный хрип... Не жаловал гномик Франсуа Гизо, коллегу-историка. Это если мягко формулировать.
– Шутишь, Огюст? Нашел к кому обращаться! Гизо – бездарный пономарь! крысак архивный! Тля...
Отдышался, мотнул головой, изобразил улыбочку.
– Спрашивай!
– Кто такой Эминент?
Осторожность требовала сидеть в особняке Де Клер тише мыши. Аресты катились по всему Парижу. Войска и полиция обыскивали дымящиеся кварталы центра. На квартире наверняка ждала засада-«мышеловка». Но Шевалье решился. Следовало вернуть в тайник бумаги Галуа, узнать о судьбах друзей; если потребуется – оказать помощь. Он побывал в лаборатории Кювье, спрятал среди окаменевших монстров заветный портфель с медными замками – и завернул в Ректорский корпус.
Словно чувствовал!
С Тьером-министром пусть разбирается революционный трибунал. Умоет руки трибунал – история разберется. Ее приговор обжалованию не подлежит. Виктор Гюго напишет в своих записках: «Я всегда испытывал к этому знаменитому государственному человеку, выдающемуся оратору, посредственному писателю, к этому узенькому и маленькому сердцу неопределенное чувство отвращения, удивления и презрения...»
Зато перед Тьером – историком Французской революции – любой снимет шляпу.
– Ну ты и спросил! Я думал, что-то сложное... Эминент? – он же Филон, он же Рыцарь Лебедя. Личность более чем известная.
– Кто он?
Синий огонь в недрах башни-мельницы. Серые панталоны, дорожный сюртук. Белый крестик ордена над сердцем. Рот-шрам, нос-карниз, уши-лопухи. Маска – холодная личина человека-вне-времени.
И двое громил на подхвате.
– Литератор-моралист. Друг Демулена, якобинец первого призыва. Кавалер ордена – я видел на портрете. Какой именно орден – не знаю. Похож на шведский – «Ваза», с золотой короной...
«Вот и все тайны, друг Эминент, – усмехнулся Огюст Шевалье. – Хоть с головой в синий огонь спрячься... XIX век – век Науки. Знание – сила!»
– Настоящее имя – Адольф Франц Фридрих, барон фон Книгге. Мой частичный тезка. Родился в Ганновере, в замке Бреденбек. Выпускник Геттингена, коммерц-асессор; гордец, честолюбец, знаток людской природы... Помнишь книгу «Об обращении с людьми»? – это он написал. Но главное – не в книге фон Книгге, уж прости за дурной каламбур. Твой Эминент – соратник Адама Вейсгаупта, второй человек у братьев-алюмбрадов. Он, говорят, и уничтожил их, когда с Вейсгауптом не поделил власть. Алюмбрады...
104 
