Последние отзывы

  232  

Когда мальчик поднял глаза на свою тетку Юлию, то сердце его дрогнуло. Пока различные жрецы монотонно бормотали молитвы, он неотрывно смотрел на нее, желая поймать ее взгляд. Она, конечно же, почувствовала это, но не взглянула на него. Юлия казалась ему значительно старше своих сорока лет, а вся ее красота поблекла под бременем печалей. Но в конце церемонии, когда все столпились с поздравлениями вокруг нового flamen Dialis'a и его куклоподобной flaminic'ы, молодой Цезарь наконец увидел глаза Юлии и пожалел об этом. Она, как обычно, поцеловала его в губы и слегка всплакнула, склонив голову ему на плечо.

– Мне так жаль, – прошептала она, – это такая ужасная вещь, которую он не должен был делать. Он причиняет вред всем, даже тем, кому не следовало бы. Но он не такой, пожалуйста, пойми это! – Я понимаю, тетя Юлия, – ответил мальчик чуть слышно, – не беспокойтесь обо мне, я справлюсь со всем.

На закате дня церемонии были завершены. Новый flamen Dialis, неся на голове слишком маленький apex, но завернутый в свою удушающую laena, хлопая башмаками, поскольку они были без шнурков и ремней, пошел домой вместе со своими родителями, непривычно торжественными сестрами, теткой Юлией и молодым Марием с новобрачной. Циннилия, новая flaminica Dialis, также одетая в широкую мантию из грубой шерсти без узлов и пряжек, пошла домой с ее родителями, братом, сестрой Корнелией Цинной и Гнеем Агенобарбом.

– Итак, Циннилия останется в ее собственной семье, пока ей не исполнится восемнадцать, – сказала Аврелия Юлии, намеренно поддерживая легкую беседу, пока все устраивались в обеденном зале для праздничного позднего пира. – Одиннадцать лет впереди! В ее годы это кажется слишком долго, в мои – слишком быстро.

– Да, согласна, – равнодушно произнесла Юлия, садясь между Муцией Терцией и Аврелией.

– Какая уйма свадеб! – воскликнул Цезарь, с ужасом понимая причину мрачного выражения на лице своей сестры. Он облокотился на lectus medius^[79] и уступил почетное место рядом с собой новому flamen Dialis'y, которому никогда ранее не позволялось облокачиваться, и теперь он находил это таким же странным и неудобным как и все, что случилось с ним в этот сумасшедший день.

– Почему не пришел Гай Марий? – бестактно спросила Аврелия.

– Он слишком занят, – пожала плечами Юлия и покраснела.

Прикусив язык, Аврелия оставила это замечание без комментариев и раздраженно посмотрела на своего мужа, как бы прося о помощи.

– Ерунда! Гай Марий не пришел, потому что он не должен был приходить, – заявил новый flamen Dialis, внезапно выпрямляясь на ложе и снимая свою laena, которая затем была без церемоний сброшена на пол, где уже стояли особые башмаки: – Так-то лучше. Гнусная вещь! Я уже ненавижу, ненавижу ее!

Воспользовавшись этим как способом решения собственной дилеммы, Аврелия хмуро посмотрела на сына.

– Не будь нечестивцем.

– Даже если я говорю правду? – дерзко поинтересовался молодой Цезарь, меняя положение и облокачиваясь на левый локоть.

В этот момент появились первые блюда: хрустящий белый хлеб, оливки, яйца, сельдерей, салат-латук.

Молодой Цезарь был очень голоден (ритуалы не дали времени поесть) и набросился на хлеб.

– Не трогай, – резко потребовала Аврелия, покраснев от страха.

– В чем дело? – мальчик, застыв в изумлении, воззрился на нее.

– Тебе запрещено касаться белого или дрожжевого хлеба, – отвечала ему мать.

И перед новым flamen Dialis'oм появилось другое блюдо, на котором лежали тонкие, ровные, ужасно неаппетитные куски какой-то субстанции серого цвета.

– Что это? – с отвращением спросил молодой Цезарь. – Mola salsa?^[80]

– Mola salsa сделана из полбы, которая является особым видом пшеницы, – отвечала Аврелия, зная, что это ему и так прекрасно известно, – а это ячмень.

– Пресный ячменный хлеб, – упавшим голосом проговорил молодой Цезарь, – даже египетские крестьяне живут лучше! Я думал, что буду есть обычный хлеб. А от этого можно заболеть.

– Молодой Цезарь, это день твоей инаугурации, – заговорил его отец, – приметы были благоприятными. Теперь ты flamen Dialis. С этого дня и во все последующие дни, все, что требуется, должно строго соблюдаться. Ты – прямая связь Рима с Великим Богом. Что бы ты не сделал, это повлияет на отношении Рима с Великим Богом. Ты голоден, я знаю. И то, что тебе предлагают, – довольно ужасная вещь, согласен. Но с этого дня ты в первую очередь должен думать о Риме, а не о себе. А потому ешь свой хлеб.

  232