292 
– Ототрем, – уверенно пообещал Денница. – И пыль выгоним, и полы вымоем. И раны вылечим.
Он замолчал, нахмурился.
Три поперечные морщины залегли в переносье.
Ярина знала: о брате думает. Чумак Гринь по сей час бился на пороге жизни и смерти, еще дышал, готовясь в каждую секунду сделать выбор: уйти или остаться. «Помоги ему! пожалуйста! – Ярина шепнула это на самом рассвете, когда новый, взрослый Денница подсобил снести чумака в покои, а затем долго сидел над раненым, думая о своем. – Помоги! ты ведь можешь!»
– Могу, – ответил ей юноша, в чьих волосах горел невесть откуда взявшийся обруч из серебра. – Могу, Несущая Мир. Только нельзя. Надо, чтобы братик – сам… сам.
И добавил, больше себе, чем Ярине:
– Нельзя так. Нельзя спасать неправильно. Если я вырос, значит – нельзя.
Холодком пробрало панну сотникову от слов этих.
V
– Пан Ондрий! – донеслось из-за стены. – Дурья твоя башка! Куды чортопхайку с верхом грузишь?!
– Га?
– Ото ж! Не довезем ведь!
– Та довезем, пане сотник… тут же всем: и вам, и нам, и жиду маленькую торбочку…
Денница взахлеб, по-детски расхохотался.
Просиял лицом.
– Насмехаешься? – с притворной обидой спросила Ярина. – Хихоньки строишь? А батька прав: через Рубежи эти, да на повозке груженой…
И замолчала.
Смотреть стала: как юноша в лиловом плаще опрокинулся навзничь, в мокрую траву, как ногами от восторга задрыгал. Точно так же, как у речки – во-он, у дальних кустов! – ликовал по-щенячьи трехлетний мальчишка Тор, глядя, как маленькая женщина по имени Сале плетет из вьюнков «попону для ящерки».
Весело им, недорослям… детская память короткая.
Подумала, и ясно стало: глупость подумала.
– Это для вас теперь не Рубежи, – отсмеявшись, сказал Денница, вытирая глаза. – Это так…
Он поискал слово.
Нашел.
– Пленочки это, Несущая Мир. Пленочки, и ничего больше.
– Для вас? – Ярина вскинула брови.
Он поправился:
– Для нас. Для нас всех.
VI
Ярина толкнула его, присевшего на корточки, в грудь.
Нет, не опрокинула.
Так и остался сидеть, улыбаясь.
– Богатырь! – Девушка еле сдерживалась, чтоб не ответить улыбкой на улыбку. – Вернемся в Валки, отец тебя в реестр запишет! Будешь справным черкасом… Горелку пить можешь?
– Могу, – ответил он.
– А шаблей рубать?
– И шаблей могу…
– А Богу молиться?
– Молиться? – спросил он. – Как это: молиться?
Не сразу и нашлась Ярина, что ответить.
– Ну, молиться! Вот глупый! Ты Ему: отче наш, иже еси…
Он понял.
– Разговаривать? Да, Несущая Мир? Теперь – могу.
VII
– А девок любить можешь?
Невпопад спросила. Только чтоб от дурного разговора убежать.
И сама захлебнулась: о чем спросила, курица?!
Он кивнул.
В глаза заглянул: увидела ли?
– А что ты еще можешь, Несущий Свет?
Само вырвалось, мимо воли.
VIII
– Могу я избавить весь мир от суда с того дня, когда я был сотворен, до нынешнего. А если отец мой со мной – со дня, когда был сотворен мир, до нынешнего…
Денница встал.
Твердо глянул в лазурь над головой.
– А если будут товарищи наши с нами, то от дня сотворения мира до конца времен.
IX
Радуга выгибалась над близкой речкой.
Просто – радуга.
После дождя.
Статьи, интервью, стихи читателей
Святослав Логинов
Занудное предисловие для въедливых читателей
У семи нянек, как известно, – дитя без глазу. Правда, у этой книги не семь, а только пять авторов, но все они успели снискать немалую популярность и, значит, могут сойти не просто за няньку, а за няньку дипломированную, особо опасную детским очам. Можно представить, что понаписали господа сочинители, собравшись этаким кагалом!
И в самом деле, едва въедливый читатель принимается изучать предложенный текст, как обнаруживает немало странностей. Прежде всего возникает вопрос: а в какую эпоху происходит действие романа? Смотрим, чем вооружены герои романа… фузеи, гарматы, булдымки какие-то – и беглый московский стрелец фигурирует среди действующих лиц – всё указывает на допетровскую эпоху. И вдруг упоминание, что совсем недавно в Европе взлетел первый монгольфьер. А это событие, как сейчас помню, произошло 21 ноября 1783 года, когда не только старой, но и новой Запорожской Сечи следа не оставалось.
Неувязочка получается, милостивые государи!
292 
