322 
— Вы не поверите, Владимир Николаевич, но я ничего не знаю, что там стряслось с этим… Распутиным! Императрица поручила следствие Степану Белецкому, и для нее нет сейчас человека ближе и роднее. Она сама говорит:
«Степан — единственный, кому я верю, все остальные жулики». А я извещен достаточно, что Белецкий кокаину нанюхается, и его… несет!
— Как выглядит государь по возвращении из Ставки?
— Ужасен! — охотно отвечал Трепов. — Под глазами мешки, словно неделю из кабака не выходил, щеки ввалились, голос тихий, а глаза недобрые, как у собаки, которую много бьют и мало кормят… Открыто обещает завинтить все гайки до упора!
— А что наша императрица?
— Замкнута. Собранна. Холодна. Сдержанна.
— Распутина-то нашли хоть?
— Я же вам говорю, что не извещен. Я премьер, а не могу знать. Кто его поймет… Может, как у Чехова в рассказе «Шведская спичка», пока мы тут крутимся, он напился до синевы и сейчас отсыпается у какой-нибудь стервы…
Ищут, ищут, ищут! — А вот слухи, будто бы Юсупов и Дмитрий…
— Да что вы! — перебил Трепов. — Сливки нашего общества, голубая кровь и белая кость, не унизят себя до убийства.
— Как знать, — хмыкнул Коковцев…
Вскоре царь приказал Трепову добиться от Юсупова признания и выдать всех убийц. Феликс был доставлен к премьеру под вооруженным конвоем, как преступник. Трепов извинился перед князем за эту строгую меру и сказал, что вынужден исполнить высочайшее повеление… Феликс спросил его:
— Следовательно, все, что я скажу, будет известно государю?
— Да, черт побери, да! — выкрикнул Трепов.
Юсупов понял, что грубиян находится сейчас в таком гиблом настроении, когда готов воспринять любую истину. Феликс начал свою речь, словно заплетал хитроумные кружева:
— Вы, конечно, понимаете, что я не сознаюсь в убийстве Распутина. Но если даже допустить, что убил я и я же выдам своих сообщников, то… не воображайте, что я вам сознался! Передайте моему государю, — закручивал Феликс, до предела напрягая скудный разум Трепова, — что убившие Распутина действовали не потому, чтобы испортить ему настроение, а в его же интересах.
Пусть он поймет: катастрофа неизбежна, если самым радикальным образом не изменить весь образ правления государством!
Словесная казуистика Юсупова работала сейчас и на царя и против царя.
Трепов понял князя правильно.
— Я поставлю к вашему дому караул с оружием, — сказал он. — Это необходимо, ибо возможно покушение лично на вас.
— Но у меня уже стоит караул, — ответил Феликс.
— Это от царицы, и он может убить вас. А теперь — от меня, который будет охранять вас от караула нашей государыни…
Подобным признанием Трепов обнаружил свою оппозицию к Царскому Селу; молодой князь глянул на часы.
— Пусть караул отведет меня для сдачи экзаменов…
Феликс получил высший аттестационный балл. Синяки вокруг его глаз еще больше увеличились, но, паля свечку с двух концов, он после сдачи экзамена не лег спать. Нет! Он вечером еще устроил концерт с исполнением цыганских романсов под гитару. Дамы осыпали солиста цветами, а мужчины качали, как триумфатора, который еще вчера убивал Распутина, а сегодня сдал экзамен — без подготовки, и дал концерт — без репетиций… Вот пойми ж ты этого человека!
Наконец в два часа ночи великого князя Дмитрия посадили на поезд и отправили в Персию, а князь Феликс ссылался в село Ракитино Курской губернии, «которое (вспоминал он) должно было служить местом моего заключения. Мой поезд уходил в двенадцать ночи… Охрана получила приказ от Протопопова держать меня в полной изоляции. Вокзал охранялся сильным отрядом полиции, и публика не была допущена на платформу. Раздался третий звонок, паровоз резко засвистел, в зимней мгле исчезла дорогая столица…
Поезд совершал свой одинокий путь по дремлющим полям».
* * *
Великий князь Павел Александрович (отец Дмитрия) и великий князь Александр Михайлович (отец Ирины Юсуповой) навестили царя и спросили, на каком основании его жена, не имея на то юридических прав, арестовала Дмитрия и Феликса. Николай II, выручая Алису, стал нагло врать, что это был его личный приказ.
— Вот телефон, — показали ему родственники, — позвони же в полицию, и пусть они снимут арест.
— Дядя Паша, и ты, дядя Сандро, — отвечал царь с оглядкой на двери, — но что же тогда скажет Аликс? И как я вообще смогу объяснить ей, о чем мы в данный момент разговаривали?
322 
