и читается легко. 
6 
Маше недавно исполнилось двадцать пять лет, Горанина, которому через два года должно было стукнуть сорок, она называла по имени-отчеству: молва о его подвигах уже витала по городу, когда Маша Завьялова еще училась в школе.
- Как все это... неприятно. Да, неприятно, -выдавил он. И тут же подумал: «Я его ненавижу».
- Что, Саша, плохо? - встрепенулся Герман. -Вижу: плохо. Знаешь, я, пожалуй, пойду, не буду тебе мешать. Вам. - И посмотрел на Машу. Маша покраснела.
Заметил, что жена упорно не смотрит Гора-нину в глаза. Если бы он, Зява, был женщиной, выдержал бы он его взгляд? Вот Германа смутить невозможно, в этом его сила. Когда Герман смотрит на женщину, взгляд у него ласкающий и наглый. В нем не просьба, а приказ. Александр застонал, сжав зубы.
- Уходи, - сказал, отвернувшись к стене.
- Вижу, ты не в себе, - поднялся со стула Герман. - Но ничего, пройдет.
Понял уже: не пройдет. Вот он, Герман Горанин. Здоровый, красивый. И — герой! Надо же! Ему все сходит с рук! Ведь это ложь от первою до последнего слова! Если бы в дом директора рынка ворвались, угрожая оружием, были бы слышны крики! А было тихо. Он прекрасно помнит, что было тихо. До того, как хрусталь морозного апрельского воздуха вдребезги разбил выстрел.
- Проводи меня, - велел Горанин Маше.
- Останься, — попросил Завьялов.
- Сашенька, мне надо зайти к Степану Ильичу, - ласково сказала Маша и вслед за Германом вышла из палаты.
Вот так. Хоть ты умри здесь. Не умер. Ни в тот день, ни после. А в середине лета его выписали из больницы.
День второй
Сумерки его жизни продолжались. Диагноз, с которым выписали, оказался неутешительным. Долго изучал медицинскую карту, пытаясь разоб1-рать каракули врачей. Те словно соревновались в отвратительно сти почерка. Растолковала Маша, которая работала в той же больнице медсестрой.
- Ты больше не можешь работать в милиции, Саша. Ты больше вообще не можешь работать, -сказала жена.
Приговор медиков потряс до глубины души:
- Как так?
- Тебе надо пройти медкомиссию.
- Да меня каждый день врачи осматривают! До дыр уже засмотрели! - неловко попытался пошутить он.
- Ты не понял. Тебе надо пройти ВТЭК.
- Что сие значит? - наморщил он лоб.
- Консилиум врачей, который определяет, может ли человек работать, - осторожно сказала Маша и поспешила добавить: — Я уже обо всем договорилась. И Герман Георгиевич... - Она вдруг запнулась.
- То есть... Ты хочешь сказать, что...
Он боялся выговорить это вслух. Ему ведь и сорока еще нет!
- Не надо волноваться, Саша. И с этим люди живут.
Он подошел к зеркалу. Повязку уже сняли, на обритой голове отрастал седой ежик волос. Седой... Потрогал шрам и невольно поморщился. «Не болит, но отчего же так не по себе?» Вслух сказал:
- Я чувствую себя абсолютно здоровым. Жена вздохнула.
Процедура, которую пришлось пройти, была отвратительна. В коридоре сидели люди, много людей. Оказалось, что на комиссию, которая дает группу инвалидности, огромная очередь. Даже безрукие и безногие должны приезжать сюда каждый год, как будто ампутированная конечность со временем могла отрасти. Маша, знавшая членов комиссии по работе, договорилась, чтобы его приняли без очереди, но он воспротивился:
- Почему это больные должны весь день торчать здесь, в коридоре, а я, здоровый, идти вне очереди? Нет уж, я хочу быть, как все, - упрямо заявил он.
- Меня-то хоть пожалей, - покачала головой Маша. - Мне же в ночь дежурить.
- А ты можешь идти. Я сам.
Жена не ушла. Сидели вместе до конца, до того момента, когда его пригласили в кабинет. О том, что стал глуховат на оба уха, он догадался уже давно. Но научился определять по губам, о чем говорят люди. А будучи человеком упорным, надеялся со временем развить эту способность до совершенства. Тренировки и напряженная работа ума уже приносили плоды.
Но врачи оказались хитрыми. Велели ему отвернуться, а потом оказалось, что в это время говорили какие-то слова, проверяя его слух. Говорили тихо, и он ничего не услышал.
- А как вообще себя чувствуете? - спросил председатель комиссии.
- Я абсолютно здоров.
- Голова не болит?
- Нет.
- Бессонница не мучает?
Их нельзя было обмануть. Выйдя из больницы, он столкнулся с этим чудовищем, которое не убивало сразу, но и не давало покоя. Утром вставал разбитый, хотелось спать. Ложился снова, закрывал глаза - и начинались мучения. Усталость накапливалась, перерастая в раздражительность. Бороться с этим становилось все труднее и труднее.
6 
