86 
— В Ленинграде? — попытался уточнить инспектор.
— Глупости! — одним словом и легким движением руки она отмела его топонимику. — Вы к нам, конечно, по делу?
— Да, к сожалению. Но мы постараемся вас не очень утомлять. Мы хотим еще раз услышать, княгиня, что вы узнали на оставленной случайно в вашем доме графиней фотографии мужа сиделки Евы Шмидт, господина Хорста Шмидта.
— И еще кое о чем спросить, — добавила графиня.
— Ах, да спрашивайте о чем хотите, не стесняйтесь и не бойтесь меня утомить! Я все ждала, когда же полиция догадается меня допросить, но меня так ни разу ни о чем и не спросили. А ведь я как-никак живу в этом доме много лет и многое знаю: это только все думают, что я ничего не вижу, ничего не слышу и ничего не замечаю. А я, между прочим, от природы весьма наблюдательна, и мозги, слава богу, у меня тоже пока еще на своем месте.
— Достаточно минуту поговорить с вами, княгиня, чтобы на этот счет не осталось никаких сомнений, — галантно ответил инспектор и достал из портфеля фотографию Хорста Шмидта. — Вам знаком этот господин?
— Да, знаком. И фотография тоже: точно такую же вы забыли на столике у меня в гостиной, графиня, — ответила старушка. — Это муж Евы Шмидт, сиделки моей покойной невестки, его зовут Хорст Шмидт.
— Можно узнать, при каких обстоятельствах вы встречались с ним?
— Да, конечно. Однажды наш домашний врач, который раз в месяц посещает меня — по традиции, заведенной еще моим сыном, при осмотре услышал что-то неладное у меня в сердце и захотел сделать электрокардиограмму. Это было, когда Анна уезжала на Святую землю, а я очень тосковала и хандрила без нее. Кето в этот день собиралась ехать со своим шофером куда-то по своим неотложным делам, а ее дела в сравнении с делами других людей всегда были неотложными, и предложила сиделке за дополнительную плату свозить меня в местную больницу. Она оставила госпоже Шмидт деньги на такси, а та решила сэкономить и вызвала своего мужа. Тот приехал за нами в автомобиле, на руках снес меня в машину и свозил в больницу. Очень благовоспитанный и услужливый молодой человек!
— И больше вы его не видели?
— Больше никогда.
— Какая у вас прекрасная память, княгиня!
— Не жалуюсь. Я даже помню, о чем мы тогда говорили с ним в машине.
— О чем же?
— Он спросил, не укачивает ли меня езда, и я ответила, что никогда не страдала морской болезнью.
Подошла Анна и, увидев, что все трое сидят вокруг садового столика и мирно беседуют, спросила: не хотят ли, чтобы она принесла им что-нибудь попить? Княгиня попросила сока, Апраксина — минералки, инспектор — пива, и Анна снова ушла в дом.
— А почему вы меня не спрашиваете о слугах, живших в этом доме, господин инспектор? — спросила княгиня. — Уверена, что все эти люди находятся на подозрении полиции, а ведь я могла бы многое рассказать о каждом. Неужели мое мнение о них не интересует следствие только потому, что мне на днях исполнилось сто лет? Или есть какой-то неизвестный мне германский закон, по которому люди, перешедшие столетнюю черту, признаются недееспособными наравне с малыми детьми?
— Нет такого закона, княгиня! — улыбнулся инспектор. — Я думаю, здесь просто сыграло свою роль трепетное отношение к вашему возрасту: вас просто не хотели лишний раз беспокоить. Ну и то, что на ваш счет ни у кого не могло возникнуть никаких подозрений.
— Вздо-о-ор, дорогой инспектор! — пропела княгиня. — В таких делах подозрение должно падать на каждого, кто имел отношение к убитому!
Графиня Апраксина при этих словах слегка порозовела: уж она-то точно ни для кого не делала исключений. Она вспомнила свои подозрения на счет старой княгини, вспомнила и картины, которое подсказало ей воображение: в темноте маленькая старушка с трудом спускается по узкой, скрипящей лестнице со своей мансарды и со словами гнева на устах подступает к ненавистной невестке… Или другая картина: бабушка Нина будит под утро Анну и говорит ей: «Пора!» — и Анна-Авива, бывший солдат израильской армии, в рубашке с завернутыми рукавами…
Графиня мысленно отмахнулась от воспоминаний о былых подозрениях и сосредоточила внимание на беседе инспектора с княгиней.
— Так вы что-нибудь подозрительное слышали или видели в ту ночь, когда была убита ваша невестка?
— К сожалению, вот как раз в этом я вам полезной быть не смогу. После четвергового приема наших с Анной друзей я устала и потом очень крепко спала. Нет, ночью я ничего не слышала.
86 
