17 
Я задыхалась от ярости, нечаянно разбередив старую рану. Кости отпустил меня, и я стала растирать запястья там, где его пальцы намяли мне кожу.
— Котенок, — примирительно начал он, — я извиняюсь. Но то, что твои невежественные соседи вымещали на тебе свои предрассудки и какой-то пухлощекий сопляк решил переспать ночку…
— Хватит, — перебила я, с ужасом почувствовав, что вот-вот расплачусь. — Перестань, и все тут. Я справлюсь с работой, притворюсь сексапильной или как там… Но говорить об этом мы не будем.
— Слушай, милая… — снова начал он.
— Лучше укуси, — рявкнула я и пошла прочь.
В кои-то веки он не предложил поймать меня на слове и дал мне уйти.
* * *
В начале четвертой недели Кости объявил, что мы отправляемся на выезд. Понятно, имелась в виду не послеобеденная экскурсия в местный музей. Нет, он заставил меня вести машину по узкой дороге в полночь, не имея понятия, куда мы направляемся. Он только давал указания: сверни здесь, сверни там — и так далее. Я нервничала. Мы ехали по совсем глухой местности, фонарей вдоль дороги не было. Для того, кто задумал пососать кого-нибудь досуха и выкинуть тело из машины, лучше места не подберешь.
С другой стороны, если бы он хотел выпить из меня всю кровь и сплавить тело, пещера тоже вполне годилась. Учитывая, сколько раз я валялась без сознания после учебных схваток… он давно мог бы пообедать мной. Я бы никак не сумела ему помешать. Черт, да я бы не справилась с ним, даже будь я в сознании. Кости был так дьявольски силен и быстр, что драться с ним было все равно, что пытаться взять на поводок молнию.
— Здесь сверни налево, — приказал Кости, прервав мои размышления.
Я прочла название на указателе. Персиковая дорога. Не похоже на тупик.
— Знаешь, партнер, — заговорила я, сворачивая, — уж очень ты таинственный. Ты собираешься мне сказать, зачем устроил этот выезд? Не думаю, что тебе вдруг приспичило подоить коровку.
Он фыркнул:
— Нет, не могу сказать, чтобы приспичило. Мне нужно кое-что узнать у человека, который живет в этих местах.
По тому, как это было сказано, я решила, что парень будет не слишком счастлив его видеть.
— Слушай, я ни за что не стану помогать тебе убивать людей, так что, если ты задумал допросить того парня, а потом его похоронить, подумай еще раз.
Я ждала, что Кости заспорит или рассердится, но он расхохотался.
— Я серьезно! — крикнула я, топнув по тормозу, чтобы подчеркнуть свою мысль.
— Скоро поймешь, в чем шутка, милая, — отозвался он. — Но позволь тебя успокоить. Прежде всего, обещаю, что пальцем его не трону, и к тому же разговаривать с ним будешь ты.
Он меня удивил. Я ведь даже не знала, к кому мы едем и тем более какие вопросы ему задавать. Он, по обыкновению, вздернул бровь:
— Мы куда-то едем — или как?
Ох! Я отпустила тормоз и нажала на газ, дернув грузовичок с места.
— И больше никаких подробностей? Например, что-нибудь о его прошлом или о том, что ты хочешь узнать?
— Разумеется. Уинстон Галлагер, в шестидесятых годах был железнодорожным рабочим. И прирабатывал, продавая лунный свет.[3] Одного парня, купившего его товар, на следующий день нашли мертвым. То ли Уинстон ошибся с дозой алкоголя в той партии, то ли паренек перебрал. Так или иначе, конец один. Уинстона признали виновным и приговорили к смертной казни.
— Это ужасно! — вырвалось у меня. — У него ведь не было мотивов и злой умысел не доказан!
— Судья, Джон Симмс, не был приверженцем идеи «невиновен, пока вина не доказана». Он же был и палачом, по совместительству. Но, прежде чем Симмс его повесил, Уинстон поклялся, что отныне не даст ему ни одной спокойной ночи. И исполнил клятву.
— Он его повесил? — повторила я. — Человека, с которым я должна буду говорить?
— Притормози у этого знака «проезда нет», Котенок, — сказал Кости.
Я затормозила, не закрыв разинутого в изумлении рта.
— Со мной Уинстон говорить не станет: мой и его род не в ладу между собой. А с тобой поговорит. Только предупреждаю, веселья в нем — как в тебе последнее время.
— Чего-то я не поняла, — ядовито проговорила я. Становлюсь стервой, это я-то? — Ты сказал или не сказал, что тот судья его повесил?
— Вздернул вон на том дереве, что торчит над обрывом, — подтвердил Кости. — На нем, если поискать, еще найдется след от веревки. На этом дереве скончалось немало народу, но с ними говорить не трудись. Они упокоились. А Уинстон — нет.
17 
