Есть любовь и сильная, но любителей клубнички ждет разочарование
38 
Внезапно все словно бы остановилось на полном скаку.
Оказалось, что это лошади, освободившись от экипажа, уносятся галопом вперед уже самостоятельно, по-прежнему испуская отчаянное ржанье, крайне похожее на человеческий призыв о помощи, а карета, вихляя, кренясь в разные стороны, подпрыгивая и качаясь, явственно замедляет скорость. Треск справа, удар – карету подбросило в воздух, швырнуло оземь, что-то затрещало внизу, и она рухнула на левую сторону, ее потащило по земле в этом положении, словно легкую коробку, которой дал пинка от всей души пьяный мастеровой…
И в конце концов она остановилась, по-прежнему лежа на боку. Прошло какое-то время, прежде чем ошарашенные люди смогли прийти в себя. Граф, оказавшийся ближе к проему, зиявшему над головой, словно люк погреба, ухватился обеими руками за края, подтянулся и выбрался наружу. Помог вылезти Пушкину, и они, цепляясь за крышу и козлы, сползли на землю. Встали на подкашивавшихся ногах, все еще во власти пережитого ужаса.
– Алоизиус! – закричал граф, озираясь.
Что-то зашевелилось неподалеку, поднялось на ноги – барон, невероятно грязный, перепачканный в земле и палых листьях, брел к ним, все еще зажав в руке клинок. Отсалютовал им на кавалерийский манер и с размаху воткнул в землю, сказал прерывающимся голосом:
– Кажется, я успел в самую пору. Вы только посмотрите…
Они огляделись. Буквально перед ними, в каком-то десятке шагов, круто уходил вниз высокий обрыв. Там, внизу, безмятежно поблескивала в лунном свете узенькая спокойная речушка, простиралась обширная долина, с видневшимися у самого горизонта огоньками какой-то деревушки. У реки виднелась непонятная темная масса, словно бы слабо шевелившаяся, – это несчастные животные, рухнув с обрыва и, несомненно, поломав ноги, доживали последние минуты. Послышалось слабое, жалобное, затухавшее ржанье. Людей поневоле прошибла крупная дрожь – каждый живо представил себе, какая судьба ждала бы их, окажись они в рухнувшей с нешуточной высоты карете. Даже если и повезло бы остаться в живых покалеченными, никто не пришел бы на помощь – местность совершенно безлюдная, ближайшее селение далеко, там никто ничего не услышал бы…
– У, вороны! – выкрикнул барон, грозя кулаком небу.
Они задрали головы. Высоко – казалось, у самых звезд – над темными кронами окружающего редколесья в последний раз показались крылатые силуэты, вереницей удалявшиеся в неизвестном направлении: определить стороны света в данную минуту не представлялось возможным. Где-то далеко затих явственно доносившийся шум рассекаемого воздуха.
– Я зацепил парочку, а то и трех, – возбужденно затараторил барон. – И рубил, и колол… Только никакого из этого не было толку, будто по железу лупил… Или – по дереву… – Он замолк и вдруг выкрикнул: – Кончено же, по дереву! То-то башка у нее выглядела как-то странно, не птичья даже, а змеиная… Вам это ничего не напоминает? Точно?
– Подождите, подождите… – сказал граф растерянно. – Ну как же! Те самые птички, что стояли в мастерской нашего знакомца Руджиери!
– Вот-вот! Обычную птицу я бы располовинил запросто, я ведь по ней угодил как следует! А эти были такие твердые, что клинок едва пополам не разлетелся…
– Неплохо было придумано, – сказал Пушкин, все еще ощущая дрожь в голосе и во всем теле. – Они, никаких сомнений, умышленно погнали упряжку к обрыву, мы расшиблись бы в лепешку…
– Да, несомненно, – сказал граф, тоже не способный сейчас похвастать ледяным спокойствием. – Если бы не самоотверженность барона – лежать бы нам сейчас там, внизу. Надо признать, господин кукольник ответил на наш к нему визит быстро, изобретательно и достаточно остроумно…
– Гр-рабастаем! – рявкнул барон.
– Алоизиус, вы отважный человек, но в данном случае поступаете необдуманно, – сказал граф. – Он иностранный подданный, не забывайте. Что мы скажем тосканскому посланнику? Что означенный синьор едва не убил нас, напустив деревянных птиц, а до того в компании такого же проходимца устроил несколько убийств с помощью бронзовых статуэток и, кажется, марионеток? Что он о нас будет думать, и как мы будем выглядеть?
– Не пойму я вас, граф, – угрюмо сказал барон. – Прикажете его отпустить восвояси и еще бисквитов дать в дорогу?
– Ну что вы… – усмехнулся граф. – Я вам просто пытаюсь объяснить, и не в первый раз, что нам приходится соблюдать невероятную деликатность… и не только тогда, когда мы имеем дело с подданными иностранных государств. Мы обязаны его поймать, как говорится, на горячем, при условиях, которые не допускали бы двусмысленных толкований…
38 
