135 
Поначалу решили, что Готлиб свернет к Гавани – но он направился в противоположную сторону, по широкому пустырю – и им пришлось приотстать, чтобы ненароком не попасться на глаза. Еще один недостроенный дом в два этажа, с возведенными уже стропилами, сквозь которые светили звезды. Прибавив шагу, троица укрылась в его тени…
И вовремя. Немец вдруг впервые за все время остановился и принялся озираться с самым недвусмысленным видом: все говорило за то, что он озаботился возможной слежкой. Не обнаружив, должно быть, ничего тревожащего, он ускорил шаг и подошел к добротному дощатому забору, окружавшему уединенный деревянный домик: виднелась только его крыша с печной трубой. Дом, судя по первым наблюдениям, роскошью не блистал, но был добротен и содержался в порядке, а это свидетельствовало о том, что проживали в нем постоянно: иначе хозяйственный окрестный народ, не обремененный особым почтением к чужой собственности, давно бы, как водится, принялся растаскивать забор на дрова.
– Господа, – сказал Красовский тихо. – А не перебраться ли нам во-он туда, в аллею? Оттуда наблюдать будет, ей-же-ей, сподручнее… И нас там никто из дома не углядит.
– Пожалуй, – сказал Пушкин, разглядывая помянутую аллею, порядком запущенную, заросшую диким кустарником. – Нет, подождите…
– Что такое?
– Сдается мне, что кто-то уже пришел к этой мысли раньше нас. Присмотритесь к тому вон дереву, напротив которого вырыта яма…
– Тьфу ты, и правда… – сказал Красовский. – Ишь, притаился…
За деревом прятался человек, судя по его дислокации и позе, терпеливо и пристально наблюдавший за тем самым домом, куда юркнул немец.
– Интересная конкуренция, – сказал Красовский. – Других что-то не видно, он там один… Что будем делать?
– А что прикажете делать с человеком, который пока что никаких противозаконных действии не допускает? – усмехнулся Пушкин. – Вполне возможно, он из воровской шайки, но где к тому доказательства? Не спускайте с него глаз на всякий случай, вот и все…
– Александр Сергеич, немчура! – воскликнул Тимоша.
Действительно, из калитки – которую кто-то невидимый снаружи тщательно за ним затворил – показался немец. Он не сказал ни слова на прощанье, сразу же повернулся к домику спиной и решительно зашагал прочь, в том направлении, откуда явился. На сей раз его шаги были гораздо быстрее, словно он испытывал нешуточное облегчение – такое впечатление сложилось у наблюдавших.
Времени, чтобы принять какое-то решение, оставалось всего ничего, и Красовский забеспокоился первым:
– Что делать будем?
Пушкин не колебался. Решение пришло внезапно, но не выглядело неосмотрительным…
– Что будем делать… – повторил он. – А сцапаем-ка голубчика за шиворот и расспросим о странностях, в кои замешан. Самое время, когда застигнут ин флагранти…
– Дело, – сказал Красовский. – Благо и время, и место подходящие. Орать может сколько ему угодно, подумают, дело житейское, грабят болезного…
– Орать он не должен.
– Понято, Александр Сергеич…
Они, осторожненько переступая, укрылись за углом недостроенного дома, мимо которого немец, если решил возвращаться той же дорогой, никак не мог не пройти. Так оно и оказалось: совсем рядом с ними, надежно укрывшимися в тени, выдвинулась из-за угла длинная тень быстрыми шагами спешившего человека…
Они бросились. Красовский, сорвав с себя картуз, надежно зажал им немцу рот, и вдвоем с Пушкиным они поволокли пленника в проем будущей двери. Тимоша суетился возле, делая вид, что принимает самое деятельное участие. Поскольку толку от него было мало, Пушкин распорядился:
– Побудь на карауле снаружи. Поглядывай…
Тимоша кивнул, но наружу не пошел, поместился в проеме, то и дело выглядывая, – ну, что с ним поделать, в баталиях, подобных нынешней, бесполезен…
Немец дрожал крупной дрожью, оттесненный в угол, откуда ему никак было не вырваться мимо двух стороживших его людей, встряхнув картуз перед тем, как вернуть его на голову, Красовский сказал недовольно:
– Ишь, чуть насквозь не прогрыз в ажитации. Ежели каждый так будет, картузов не напасешься…
– Господа, бога ради, не убивайте! – тихонечко взмолился господин Готлиб, прижимаясь к кирпичной неоштукатуренной стене. – При мне есть деньги, часы недурны… Помилосердствуйте!
Охвативший его страх был понятен: в подобных местах ограбленных дочиста частенько находили с рассветом убитыми…
135 
