105 
— Река как река. У нас на Обонежской пятине[7] такие же…
С правого берега в воду, сверкнув золотым доспехом, врезался медный воин — только волны во все стороны пошли.
— Утопился? — вскинул брови не успевший испугаться кормчий.
В этот миг ладья Любовода чуть подпрыгнула, закачалась из стороны в сторону, от нее вниз понесло щепы и куски досок.
— Веревки за борт! — кинулся вперед, на нос Олег. — Прыгайте! Прыгайте в воду, мы подхватим! Любовод, прыгай!
Купец прыгнул, засеменив в воздухе ногами, тут же поймал веревку, начал подтягиваться к Детке. Следом принялись прыгать другие моряки, варяги. Несколько человек команде Олега удалось подхватить — но вокруг большинства начали расплываться кровавые пятна.
— Весла на воду! — выдохнул Середин. — Весла на воду. Мы можем только на скорость рассчитывать, мужики, и больше ни на что.
— Ты же клялся, что утопил его, ведун! — скидывая мокрую одежду, взвыл Любовод. — Корабль! Целый корабль с товаром! Где он теперь?
— Сам видишь. Не тонет, оказывается, болванка медная. Прошел, паразит, сквозь болото. Не завяз.
— Отец, отец мой где? — пробежал по палубе Ксандр, наклонился наружу: — Батя!!! Батя, ты где?!
— Волынец, к рулю встань, — отвернулся Олег. — Удирать надобно, удирать. Коли этот страж и вправду защитник, утонуть Мамке не даст, на ней люди местные. Как там их… каимовские. Пока на отмель выпихнет, время потеряет. Молитесь, мужики, богам и радуницам своим. Может, оторвемся.
Уговаривать людей не требовалось. Разбившись на две смены, не считаясь с тем, кто ратник, а кто моряк, они гребли и гребли изо всех сил день, ночь, еще день… А потом элементарно выдохлись, уже не имея сил ворочать тяжелыми веслами. Устал Олег, почти не спавший третью ночь подряд, устал Волынец, который двое суток бессменно стоял у руля; Ксандр все это время провел на носу, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. И случилось неизбежное — в сумерках кормчий не рассчитал длины галечной косы перед очередной излучиной, и ладья на всем ходу вылетела на мель.
— Ничего, снимем, — устало махнул рукой Любовод. — Не впервой. Только рассвета подождем. Не видно же ни зги.
Никакой охраны на ночь путники не выставили — вымотанные до предела, они провалились в тревожный сон, на некоторое время забыв о безопасности. Страх пришел только утром, когда отдых вернул ясный разум в головы торговых гостей.
— Сниматься надо, пока не догнали. — Купец пробежался вдоль борта, заглядывая вниз, стараясь в первых утренних лучах различить, насколько глубоко засело судно. Смог ли что-либо рассмотреть, непопятно. Олег, во всяком случае, в мельтешении ярких отблесков и красно-бело-черных камушков ничего разглядеть не сумел. — Волынец! Ты промахнулся, тебе и слово первое.
Моряк вздохнул, разделся, поцеловал свисающий на груди костяной кружок со вписанной туда шестиконечной свастикой — знак Хорса, — намотал на руку веревочный конец и сиганул в реку. Течение тут же пронесло его вниз, конец натянулся.
— Глубоко! — принялся подтягиваться обратно моряк. — Дна не достать! Слабо сидим. Слабо. Можно сползти.
— На весла, мужики! На весла! — обрадовался Любовод. — Давайте разом!
Разобравшись по лавкам по двое, путники налегли на весла, выгребая против хода. Вода забурлила, запенилась — но корабль даже не шелохнулся.
— Проклятие! — Купец подбежал к Ксандру, уселся перед ним, отвел его руки от головы, заглянул в глаза: — Давай, поднимайся, Коршунов. Ну же, вставай! Мне жалко твоего отца, нам всем жалко. Но жизнь продолжается. Ты же кормчий, Ксандр! Ты мой лучший кормчий! Так давай, вытаскивай нас отсюда! Ну, поднимайся! У тебя, что, дед или прадед дома в постели уснули? Так и отец в пути к роду ушел, и ты в волнах сгинешь. Ты потомственный кормчий, Ксандр. Так вставай и делай свое дело, наконец!
— Невольников за борт сбрось.
— Чего? — опешил Любовод.
— Невольников за борт выкини. Ладья всплывет, да с мели и снимется.
— А собирать их кто потом будет? Они же враз по кустам да скалам окрестным разбегутся!
— Это верно, не соберешь, — согласился Коршунов. — Но ладью вызволишь.
— Да ты в уме ли, кормчий? Я одно судно уж потерял! Мне ныне с одного обе ладьи отбивать надобно, откуп семьям моряков сгинувших платить, а ты меня последнего товара лишить хочешь! Так снимай, с грузом.
105 
