Капец
Не понимаю юмора в том, что ггерои оба- просто невменяемые, она- тупая, как пробка, но... 
40 
— Ну надо же… — Ноэлла обмакнула палец в остатки сахара на дне чашки. — Ничего, если я с тобой выпью? Мне надо прийти в себя.
— Десять минут, — согласился Адамберг. — А потом я отправлюсь спать, — решительно сказал он.
— Идет. — Ноэлла сделала заказ. — Ты занятой человек. Нет, но ты можешь такое вообразить? Насчет моего?
— Просифонь мозги, — повторил Адамберг слова официанта. — Что это он тебе посоветовал? Забыть? Выбросить из головы?
— Нет. Хорошенько задуматься.
— А что значит «быть в размазе»?
— Напиться до бесчувствия. Хватит, Ноэлла тебе не словарь.
— Иначе мне не понять твою историю.
— Ну вот, значит, она еще глупее, чем я думала. Мне нужно прошвырнуться, — сказала она, допив одним глотком вино. — Я тебя провожу.
Изумленный Адамберг медлил с ответом.
— Я на машине, а ты пешком, — нетерпеливо объяснила Ноэлла. — Ты же не думаешь возвращаться по тропе?
— Собирался.
— На улице льет как из ведра. Ты меня боишься? Она пугает сорокалетнего мужчину? Полицейского?
— Конечно нет. — Адамберг улыбнулся.
— Вот и хорошо. Где ты живешь?
— Недалеко от улицы Прево.
— Знаю, мой дом в трех кварталах. Поехали.
Адамберг встал, не понимая, почему ему так не хочется ехать с этой прелестной девушкой в ее машине.
Ноэлла притормозила у его дома, Адамберг поблагодарил и открыл дверцу.
— Не поцелуешь меня на прощанье? Для француза ты не слишком вежлив.
— Извини, я горец. Грубиян.
Адамберг с невозмутимым видом расцеловал ее в обе щеки. Оскорбленная Ноэлла нахмурилась. Он открыл дверь и кивнул консьержу — тот всегда заступал на пост после одиннадцати вечера. Приняв душ, он плюхнулся на широкую кровать. В Канаде все предметы больше, чем во Франции. А вот воспоминания мельче.
XIX
Утром температура упала до минус четырех, и Адамберг побежал смотреть на свою реку. Берега прудиков вдоль тропы замерзли, и Адамберг разбивал лед грубыми ботинками под бдительным взглядом белок. Он собрался пойти дальше, но споткнулся о мысль о сидящей на камне Ноэлле, вернулся назад и сел, чтобы понаблюдать за драчкой между утками и казарками. Повсюду идут битвы за территорию. Один из гусей взял на себя роль главного комиссара: он расправлял крылья и щелкал клювом, наскакивая на других. Адамбергу не нравился этот гусь. Он запомнил отметину на перьях и решил на следующий день прийти посмотреть, сумел тот стать диктатором или у гусей тоже бывают демократические выборы. Оставив птиц с их разборками, он пошел к машине. Под днище забралась белка, ее хвост маячил у переднего колеса. Адамберг осторожно тронулся с места, чтобы не раздавить зверька.
Суперинтендант Лалиберте снова пришел в хорошее настроение, узнав, что Жюль Сен-Круа показал себя настоящим гражданином, наполнив пробирку и запечатав ее в большой конверт.
— Сперма — основное доказательство! — кричал он Адамбергу, не обращая внимания на забившихся в угол супругов Сен-Круа. — Два варианта, Адамберг, — продолжал Лалиберте, стоя в центре гостиной. — Взятие проб «вживую» и «всухую». Первый случай — сперма находится во влагалище жертвы. Второй случай куда труднее. Тут все зависит от местонахождения спермы: ткань, земля, трава и ковровые покрытия требуют разного подхода. Сложнее всего с травой. Ты следишь за моей мыслью? Сейчас мы распределим ее в четырех стратегических местах: на дороге, в саду, на кровати и на ковре в гостиной.
Супруги Сен-Круа испарились из комнаты, как будто были в чем-то виноваты, а полицейские все утро наносили на разные поверхности капельки спермы, обводя их мелом, чтобы не потерять.
— Пока это сохнет, — объявил Лалиберте, — займемся мочой в туалете. Бери карту и сумку.
У семьи Сен-Круа выдался тяжелый день — к полному удовольствию суперинтенданта. Он заставил Линду плакать, чтобы собрать ее слезы, а Жюля гонял по холоду, чтобы получить его сопли. Все образцы оказались удачными, и он возвращался в ККЖ с добычей. Омрачило удачный день одно происшествие: в последнюю минуту пришлось произвести замену в команде, поскольку двое добровольцев категорически отказались отдавать свои пробирки инспекторам-женщинам. Это взбесило Лалиберте.
— Черт возьми, Луисез! — орал он в телефон. — Что они себе вообразили, эти кретины? Считают свою сперму жидким золотом? Готовы раздавать ее бабам направо и налево, а когда речь заходит о деле — выкобениваются! Так прямо и скажи этому гребаному гражданину.
40 
