110 
Олег вскочил, занося саблю над головой сидевшего спиной к нему Ратмира, но смотрел не на него. Он видел, как одним движением извлек из ножен и вонзил в грудь Асфири свой меч Мирополк, после чего оба тут же вспыхнули фиолетовым пламенем. Видел, как Всеслава, вскочив со своего камня, с недетской силой вонзила нож по рукоять в грудь безразличной ко всему Рады.
Теперь они смотрели на него. Смотрели горящие, умирающие чародейка и предатель-слуга, смотрела Всеслава. Олег начал опускать свое оружие на голову как раз поглядевшего вверх, на энергетическую спираль, Ратмира. В глазах отрока отразился ужас, но не он заставил Олега в последний миг отклонить оружие в сторону. Сабля звякнула о камень. Мгновение прошло, а верхняя спираль, к удивлению Середина, все не гасла.
— Убей! — хором взревели пылающие Мирополк и девчонка-чародейка. — Убей же его!
А Середин снова глянул на Всеславу. У девочки появились клыки, они не помещались в рту и выползали поверх губ, словно острые белые червячки. Клыки загибались, желтели…
Всеслава нагнулась, схватила лежавший на земле лук, неожиданно легко подняла его. Олег в ужасе попятился, споткнулся о камень, упал, едва не разбив голову. И понял все. Над ним пролетела одна из древних стрел, каких люди, к счастью, никогда не умели делать.
Олег понял, что именно ради убиения Ратмира они и пришли сюда. Именно кровь этого колдуна-недоучки должна была дать энергию чародейке, подпитать силы коварной паучихи. Но еще ведун увидел каким-то внутренним, незнакомым прежде зрением всех тех, чья кровь пролилась на этом плоском камне.
Жертвоприношение, силу которому придает кровь невинного, пролитая во имя добра. Верхняя, энергетическая спираль паутины умруна должна была впитать эту силу, которой хватило бы на много лет. Что должно было произойти с ним самим, Олег мог только догадываться.
Погасло наконец фиолетовое свечение, рухнули на камни горящие нежити. Их возрождение не свершилось. Или Мирополк в самом деле был верным, любящим слугой Асфири? Это не интересовало Олега, когда он бросился к валунам, лопатками чуя направляемую в него страшную стрелу.
Но Всеслава опять промахнулась. Куда попали две ее стрелы, не мог знать никто, ибо они унесли своих жертв и из настоящего, и из прошлого. Олег добежал до валунов, спрятался за ними, сжался в комок.
Все произошло слишком стремительно. Ведун еще даже не мог осознать, какой участи только что избежал. В голове стучали слова старика из корчмы: «Не ходи!» Старшее зло выследило ведуна и почти добилось своего… Кровь невинного, убитого во имя добра, отдала бы Олега в полную власть умруна навечно. Но морок рассеялся.
— У меня осталась еще одна стрела! — сказал шипящий, клокочущий голос.
Середин, у которого сердце от ужаса выскакивало из груди, вжался в землю. Бежать! Вернуться потом, может быть, с Вороном, со знанием о враге, с силой.
— Передо мной стоит невинный!
Ратмир! Олег совершенно забыл о прыщавом недотепе. Он выглянул из-за валуна — и в свете догорающих трупов нежити увидел умруна. Шея Всеславы исчезла, грудь раздулась, из-под сарафана выползло отвратительно дрожащее брюшко. Шестью лапами паук вцепился в камень, на котором сидел, а двумя натянул лук.
Умрун целился в Ратмира, который, разинув рот, стоял прямо перед ним. Полные ужаса глаза раскрылись, казалось, на половину лица, все тело мелко дрожало, не падал отрок только каким-то чудом. Или волей умруна…
— Ты избежал своей участи. Стрела, предназначавшаяся тебе, попадет в мальчишку. Ты много говорил ему о силе и о правде, я знаю. Смотри, как побеждает сила, Ратмир. Смотри, как спряталась правда, которой не было и нет. Сейчас ты исчезнешь так, будто тебя и не было. Если только ведун не выйдет за своей стрелой.
— Отпусти его! — потребовал Олег. — Все равно я убью тебя! Не сейчас, так потом!
— Зачем мне его отпускать? Я не хочу умирать, и так мертва. Вернись, Олег, покажи мне правду в своих глазах, покажи добро. Оно тут же исчезнет — даже память моя не сохранит о них воспоминания. Но если ты не выйдешь, ты всю жизнь будешь знать, что больше не имеешь права говорить: «Я — добро». Никогда.
Ведун замер. Если бы за валуном его ждала смерть, он вышел бы с легким сердцем. Но древний лук внушал ужас; Олег не мог видеть результатов его выстрелов, но чувствовал, что это хуже смерти. Это небытие.
— Не будет или его, или тебя. Стрела одна, и я ее выпущу. Если исчезнешь ты, то я заберу себе мальчишку. Если исчезнет он, то я отпущу тебя. Живи, ты больше не будешь мне страшен.
110 
