139 
Так яростно сошлись бойцы, что треснули их щиты, погнулись копья, а духи и демоны, что были изображены на их оружии, испустили громкий крик. Испугались этого крика кони в лагере четырех королевств, обезумев, сорвались с привязи и помчались прочь, топча все и всех на своем пути.
Нанес Кухулин последний могучий удар. Упал Фер Диад на землю и сказал, умиряя: «Тобой, о, Кухулин, сражен я насмерть!» Кухулин отбросил оружие, встал на колени рядом с телом друга, и от горя свет помутился в его глазах. Стал Кухулин оплакивать Фера Диада: «О, Фер Диад, брат мой любимый! Горькой была наша последняя встреча. Лучше бы ты отрубил мне ногу или руку, но остался бы жив. Теперь нет со мною моего брата, и вечной будет наша разлука!» Тут закричал рыжеволосый Лойг: «Поднимайся, Кухулин! Сто воинов четырех королевств идут на тебя, чтобы отомстить за смерть Фера Диада. Это уже не будет поединком: нападут они на тебя всем скопом!» Так нарушила уговор королева Медб. С того дня стала она высылать против Кухулина по сотне воинов сразу. И бился Кухулин каждый день от восхода солнца до заката, а по ночам спал, склонив голову на кулак, в котором сжимал копье, и положив меч на колено.
Тяжко страдал Кухулин от ран, что нанес ему Фер Диад, и на исходе были его силы.
Охватила его великая грусть, оттого что сражается он в одиночку и никто не придет ему на подмогу. Сложил Кухулин такую песню:
- «Стекает кровь с моего копья.
- От ран жестоко страдаю я
- Не спешат мои друга ринуться в бой.
- Верен мне только возница мой. (…)
- Хороша пословица, хоть и стара:
- Из одного полена не разжечь костра. (…)
- Я один у брода, от войска вдали,
- На самом краю Великой Земли…»
(Перевод С. Шкунаева)
Вдруг показались вдали колесницы. То спешили к Кухулину трижды пятьдесят юношей из Эмайн Махи. Были они так юны, что еще не могли называться мужчинами, и поэтому были неподвластны недугу уладов.
Вступили юноши в бой с врагами и многих побили, но сами полегли все до единого.
«Увы! — воскликнул Кухулин. — Кабы не страдал я от ран и были бы прежними мои силы, не дал бы я погибнуть юношам Эмайн Махи. Теперь же остается мне только отомстить за их смерть!» Велел Кухулин рыжеволосому Лойгу запрячь колесницу — и устремился на врагов. От великой ярости облик Кухулина исказился и стал ужасен: все его кости, все суставы и сухожилия пришли в движение, мышцы вздулись буфами, волосы встали дыбом и превратились в железные острия. Один глаз ушел в глазницу так глубоко, что и журавль не смог бы его достать, а второй выкатился наружу и стал размером с котел, в котором можно сварить теленка.
Стук его сердца был подобен рычанию льва, молнии сверкали вокруг лба, а над макушкой поднимался столб багрового дыма, словно над крышей дома, в котором зимним вечером остановился король.
Ринулся Кухулин разить врагов. Сражался он весь день и всю ночь, и никто не смог бы сосчитать, сколько воинов пало в том бою от его руки.
А утром вернулся к нему его прежний, приятный облик.
В войске четырех королевств было много женщин и девушек, поскольку многих воинов сопровождали их жены и дочери.
Кухулин захотел показать им, что он снова обрел свое приятное обличье, ибо вряд ли кому из них пришелся по нраву тот страшный образ, который он принял в бою.
Облачился Кухулин в шелковую рубаху и пурпурный плащ, падающий пятью складками и украшенный бахромой. Его глаза сияли, как драгоценные камни, волосы, черные у корней, красные посредине, золотые на концах, лежали кольцами. Сел Кухулин в свою колесницу и проехался перед вражеским войском — туда и обратно.
Женщины четырех королевств любовались его красотой и просили своих мужей и отцов посадить их на щиты и поднять повыше, чтобы могли они лучше видеть Кухулина.
Тем временем кончился срок заклятья — и отпустил уладов их недуг, восстали они с одра болезни. Король Конхобар собрал войско и во главе его двинулся к границе Улада, на помощь Кухулину.
Услышала королева Медб шум и грохот, будто рухнули небеса на землю, или море со всеми рыбами хлынуло на сушу, или раскололась мировая твердь. То скакало войско уладов, и земля содрогалась под копытами коней.
Затем увидела королева Медб вдали клубы тумана, сквозь который виднелись холмы и утесы, чернели глубокие пещеры. Был тот туман дыханьем уладских воинов и их коней, холмы и утесы — шлемами на их головах, пещеры — ртами, раскрытыми в воинственном кличе.
139 
