181 
– Вам пропишут что-нибудь, что поможет вам уснуть, – успокаивала меня Генриетта.
– Я не стану принимать этих снадобий. Еще старый Майерн предостерегал меня от них, – сопротивлялась я.
– Мы должны выслушать мнение докторов, – твердо сказала Генриетта и перестала меня уговаривать.
Наутро в Коломбе прибыли действительно лучшие врачи Франции: лейб-медик Людовика господин Валло, лейб-медик Филиппа господин Эспуа и лейб-медик Генриетты господин Жульен.
Я позволила им осмотреть себя, а потом лежала и ждала, пока они тихо беседовали в дальнем углу комнаты с Генриеттой.
Мне все это было безразлично, ибо я прожила трудную жизнь, а теперь состарилась и была готова умереть.
В конце концов господин Валло сказал мне:
– Ваше Величество больны, больны тяжело, но, слава Богу, не опасно. Вы почувствуете себя лучше, если сможете уснуть и избавиться от тех мыслей, что вас мучат. Поэтому, господин д'Акен, – обратился он к моему личному врачу, – я хотел бы добавить к тем лекарствам, что вы прописали больной, еще три грана…
«Три грана! – подумала я. – Это значит – опиума! Я никогда не принимала его и сейчас не стану». А вслух проговорила:
– Я не буду пить ваше снадобье.
– Ваше Величество, – отозвался господин Валло, – оно пойдет вам только на пользу. Вы сможете как следует выспаться.
– Теодор Майерн говорил, что я не должна принимать таких лекарств, – возразила я.
– Ваше Величество, его воззрения устарели. Нынешняя медицина заметно продвинулась вперед, – объясняли доктора.
Тут все стали меня уговаривать, включая и Генриетту.
– Милая матушка, вы просто обязаны принимать это лекарство. Вы почувствуете себя много лучше.
– Не обещаю, – ответила я, – но постараюсь уснуть и без него.
День прошел хорошо. Я некоторое время работала, много молилась и беседовала с друзьями. За ужином Генри развлекал нас различными скандальными историями из жизни французского двора. Я, как ни устала, не могла удержаться от смеха.
В обычный час я приготовилась лечь в постель, но почувствовала, что мне вновь не уснуть. Нынче вечером я очень много размышляла. Явственнее, чем когда-либо, передо мной вставало мое прошлое. Оно обступало меня со всех сторон и лишало покоя. Я вспоминала свой приезд в Англию, наши ссоры с Карлом… Какой глупой девочкой была я тогда! Вспомнила я и ту огромную радость, что мы доставляли друг другу потом… Но ах, как же быстро начались наши несчастья! Мне было очень нелегко. Что-то подсказывало мне, что все могло обернуться иначе, будь у Карла другая жена. В какой мере была я повинна в этом ужасном убийстве в Уайтхолле?
А после этого? Жила ли я для других? Я отвернулась от моего сына Генри, и он умер, так и не примирившись со мной. Не стали мы добрыми друзьями и с Мэри. Я часто не ладила также с Джеймсом, и если не ссорилась с Карлом, то только потому, что он по натуре не был склонен к ссорам.
Я не могла избавиться от нахлынувших на меня сомнений. Раньше я скорее сердцем, чем умом, была убеждена в своей правоте, теперь же я со страхом допускала, что не раз совершала роковые ошибки.
Все эти мысли гложут меня, лишают сна. Я боюсь. В последнее время давно минувшие события предстают передо мной с пугающей ясностью, и меня не покидает гнетущее чувство вины. Я была так уверена, что заслужу вечное спасение… я так сильно любила мужа… так любила детей… Но что я сделала с ними?
Я должна уснуть. Я позову одну из своих придворных дам и скажу ей, что согласна принять снадобье господина Валло, потому что хочу уснуть. Я не могу выдержать это тяжкое бремя вины. Я приму те три грана… и усну…
Вот сейчас я отложу перо и позову придворную даму…
ЭПИЛОГ
В тот августовский вечер 1669 года Генриетта-Мария послала одну из своих придворных дам к господину д'Акену сказать ему, что, так как она не может уснуть, она хотела бы выпить лекарство, прописанное ей врачами, и оно было принесено ей, растворенное в яичном белке.
Выпив лекарство, Генриетта-Мария быстро и крепко заснула.
Когда же на следующее утро к ней вошли, чтобы узнать, как ей спалось, Генриетта-Мария была мертва.
181 
