127 
— Да здравствует королева Испании! — кричали люди. Мир с Испанией! Мир… больше не будет войны. Это помогало забыть о том, что девушка покинет свой дом и отправится через Пиренеи в Испанию, к незнакомцу, которого она никогда не видела, хотя и знала о его жестокости и расчетливости.
Колокола звенели, люди кричали, на улицах звучала музыка.
За банкетом во Дворце Правосудия последовал бал, состоявшийся в Лувре.
Катрин наблюдала за королем, танцевавшим с дочерью. Неужели эта тоска никогда не отпустит меня? — спрашивала себя королева. Неужели я никогда не освобожусь от этой страсти и боли?
Генрих казался более счастливым, чем в последнее время. Мир… пусть временный, думал он. Союз со старым недругом — лучший способ избавления от проблем. Он устал от войн. Его отец мечтал покорить Италию; почему он, Генрих, должен наследовать эту мечту? Его правление запомнится изгнанием англичан с французской земли. Эта победа сотрет унижение Ажинкура. Генрих был счастлив. Его маленькая Элизабет? Она излишне напугана. Кого не испугает брак с могущественным Филиппом? Генрих должен заставить ее понять, какая большая честь оказана ей.
Он ласково заговорил с Элизабет; она посмотрела на него своими печальными глазами и попыталась улыбнуться. Она любила отца.
Он тоже любил ее, как и всех своих детей. Генрих утешал себя: дети с королевской кровью не имеют возможности выбирать себе супругов по желанию. Несомненно, Элизабет предпочла бы выйти замуж за молодого де Гиза — как и любая другая француженка. Но ей пришлось стать женой Филиппа… как и ему — жениться на Катрин. Такие трагедии можно пережить.
Они исполнили торжественное «Испанское шествие» в честь отсутствующего жениха. Королева танцевала с герцогом Альбой.
Но как во время танца, так я болтая с Видамом, Катрин ощущала близость несчастья.
Она не могла забыть сон Нострадамуса.
Праздник продолжался. Герцог Савойский прибыл в Париж, чтобы жениться на сестре короля. Его появление стало великолепным зрелищем — герцога сопровождали мужчины в костюмах из алого атласа, малиновых сапогах и черных бархатных плащах с золотой кружевной каймой.
Гостей ждали новые роскошные торжества; герцог Савойский не должен был почувствовать, что эта свадьба — менее важная, чем предыдущая.
На улице Сент-Антуан, возле Ле Турнель, была сооружена арена для турнира; находясь в своих покоях, Катрин слышала стук молотков — рабочие возводили шатер. Ее тревога постепенно нарастала. Ей вдруг показалось, что эти люди строят эшафот для публичной казни, а не готовятся к турниру.
Я позволила этому Нострадамусу напугать меня подумала Катрин. Все это ерунда. Просто его сообщение расстроило меня.
Наступило тринадцатое июня. День выдался солнечным. Генрих пришел в покои Катрин, чтобы сопровождать ее на турнир. Король показался ей очень красивым. Его лицо светилось предвкушением удовольствия. Он по-мальчишески любит спорт, но турниры пользовались его особой любовью.
Ему не терпелось отправиться туда поскорее, но королева хотела задержать Генриха. Сегодня все ее чувства обострились. Глядя на Генриха, стоявшего у окна и смотревшего на толпу, Катрин вспоминала моменты прошлого. Ее душу раздирали противоречивые эмоции. Она сердилась и ревновала, нежность сменялась в сердце женщины страстью. Она сдержала свое желание броситься к Генриху, обнять его, вымолить у мужа поцелуй, заставить его любить ее сейчас с тем неистовством, которое он берег для других. Слезы подступили к глазам Катрин. Она вспомнила, как он наблюдал через окно за мучительной смертью портного; тогда он держал ее за руку; успокаивая его, она ощущала, что они были близки, как никогда прежде.
— Пойдем к арене, — сказал он. — Все ждут начала турнира. Слышишь крики? Это зовут нас.
Она быстро подошла к нему и сжала его руку. Генрих удивленно посмотрел на жену.
— Генрих, — с дрожью в голосе промолвила она, — не ходи туда… Останься здесь со мной.
Он решил, что она сошла с ума. Внезапно Катрин рассмеялась, ее руки резко опустились вниз.
— Катрин, я не понимаю. Остаться здесь?
— Нет! — в отчаянии крикнула она. — Ты меня не понял. Когда ты научишься понимать меня?
Он отпрянул назад. Она испугалась. Какая она дура! В ее-то возрасте не владеть своими чувствами!
— Как глупо, — сказала она. — Со мной что-то происходит. Я беспокоюсь… Генрих, я ужасно беспокоюсь.
Он, похоже, испытал удивление, но чувство неловкости прошло. Она беспокоится. Значит, это не было тем проявлением страсти, которого он боялся с давних времен.
127 
