164 
Дельта.
Там, глядя на меня, сидела Дельта, со слезами на глазах и с рукой, прижатой к сердцу. Она знала, что я тону. Дельта схватила стоявшее у нее на коленях большое пластиковое блюдо, сорвала с него крышку и подняла вверх.
Бисквиты, беззвучно проговорила она.
Бисквиты. Она снова принялась за выпечку! Наш символ всего хорошего, вселяющего надежду, всего, во что стоит верить и за что стоит бороться. Дельта принесла бисквиты, извиняясь за свою временную потерю веры, и еще – чтобы напомнить мне, кто я такая и кем я буду всегда. Внучкой Мэри Ив Нэтти и кузиной Дельты Уиттлспун. Наследницей священного теста. Я посмотрела на свою речь. Сейчас или никогда. Люди увидят тебя такой, какой ты захочешь им себя показать, но ты должна сказать им, кто ты такая. Настоящая ты, а не та, кем они тебя считают. Скажи им. Скажи им. Скажи им.
Я собрала листки со своей речью. Высоко подняла, повернула, взялась руками с обеих сторон. И разорвала пополам. Затем порвала половинки еще раз. И половинки половинок. Бросила клочки бумаги вверх, словно конфетти. Засверкали вспышки фотокамер.
Во всем зале стало еще тише. Люди смотрели на меня разинув рты. Наконец-то мне удалось привлечь всеобщее внимание. Я сошла с подиума и, по-прежнему не говоря ни слова, подошла к краю сцены. Взглянула на сборище камер, затем на зрителей. Одним движением плеч сбросила пиджак. У свитера не было рукавов. Я отбросила пиджак назад, на подиум а затем грациозно подняла покрытую шрамами правую руку, выставив ее на всеобщее обозрение. Провела пальцами левой руки по всей длине правой, как ведущая игрового шоу, показывающая призовую стиральную машину. Вот новая рука Кэтрин Дин, от плеча до кончиков пальцев, полюбуйтесь на темно-розовую ткань шрама, на изуродованную плоть ладони. Можете фотографировать, смотреть с неприкрытой жалостью и даже с отвращением. Бесплатно!
Вспышки камер.
Затем, по-прежнему молча, я вынесла вперед правую ногу, слегка согнув ее в колене и поставив на носок. Провела по ней ладонями. Фокус-покус. А это новая нога Кэтрин Дин. Я подвернула штанину выше колена, так высоко, как смогла. По внешней стороне лодыжки и колена змеились шрамы, заканчиваясь издевательски уродливым завитком на стопе. Вспышки камер.
Я отпустила штанину брюк, и она соскользнула на место. Затем подняла руки. Изящное движение запястий. И вот грандиозный финал. Запустив пальцы в тщательно уложенную завесу волос, я энергично растрепала их, уничтожив магию мусса, геля и лака. Затем откинула освобожденные волосы с лица. Повернула голову, чтобы все смогли хорошенько рассмотреть шрамы, поврежденную линию роста волос, изуродованное ухо. Некоторые зрители потрясенно ахнули.
Вспышки камер все не прекращались.
Я играла на публику. Я дала им то, чего они хотели, – нет, на этот раз я дала им то, чего хотела сама. Моя игра была безупречна. У меня все еще оставалось то, что нужно, чтобы очаровать толпу. Пусть фотографы снимают досыта; пусть весь зал, заполненный репортерами, фотографами, такими же жертвами огня, как и я, врачами, медсестрами увидит правду; пусть все они хорошенько насмотрятся. Единственные люди, чье мнение меня волновало, сидели в первом ряду. И когда я спокойно взглянула на них, они улыбались. Девочки. Дельта, которая смеялась и плакала одновременно, обнимая блюдо с бисквитами. По лицу Томаса текли слезы, но он одобрительно кивнул мне. Да, ты именно такая, и я люблю тебя за это.
Я вернулась к подиуму, сложила пиджак и оперлась локтями о стойку. Откашлялась.
– Как и все остальные присутствующие здесь, чье тело нельзя назвать идеальным, я не жертва огня. Я выжившая. Год назад каждый раз, видя себя, я хотела умереть. – Мой голос был ясным, спокойным и уверенным. – Но сегодня я честно признаюсь вам: если бы у меня появилась возможность вернуться в прошлое и предотвратить аварию, оставившую мне эти шрамы, но при этом расстаться с людьми, которых я полюбила в своей новой жизни, в своем новом теле, людьми, которые любят меня, несмотря на шрамы; если бы я могла вернуть себе красоту, но при этом потерять их – я предпочла бы шрамы.
Публика взорвалась. Люди вскакивали, хлопали мне изуродованными ладонями, по обожженным лицам текли слезы. Я простояла там еще полтора часа, честно, в деталях, рассказывая свою историю последних восемнадцати месяцев. О боли, страхах, но еще и о любви, о том, чему я научилась, и о победах. Люди то и дело прерывали меня аплодисментами. А когда мое выступление закончилось, весь зал стоя встретил меня овацией, которая длилась минут десять.
164 
